Казацькому роду нэма пэрэводу (воспоминания Завалий К.П., записанные З.Сизовой)

В  марте мы смогли прочитать  шестнадцатый номер историко-литературного альманаха «Каневчане». Как всегда, много интересного, подробный обзор мы подготовим, сюжет об этом номере можно увидеть в новостной программе «Вовремя» от 3 марта. А пока читайте воспоминания потомственного каневского казака Завалий Константина Петровича, записанные краеведом Зоей Сизовой. В них – о  духовных ценностях наших предков, о  воспитании детей в казачьих  семьях, и просто – наша общая история.

«Пока жива душа народа, жив и сам народ»

«Генеалогия казачества тесно свя­зана с одной из форм христиан­ского подвижничества, именуемо­го воинством или рыцарством. С тех времён по традиции воинам и священ­ству возбраняется носить обручальные кольца - как напоминание о том, что их жизнь принадлежит не семье, а Отечеству, земному и небесному. Без учёта этой особен­ности казачества нельзя говорить о глубо­ком понимании явления», - писал войсковой священник отец Сергий Овчинников.

Он же хорошо написал о казачьем брат­стве; о казачьей вольности, где в воинских уставах самых жёстких времён запреща­лось применение к казаку, наряду с дворяни­ном, телесных наказаний.

Сейчас слово «вольность» толкуют как вседозволенность. «Свобода, по существу, - право брать, вольность - привилегия отда­вать», - говорил отец Сергий.

Казаки всегда отличались щедростью, ра­душием, товарищеской верностью.

Кубанского казака всегда подспудно тя­нуло к мирной, домовитой жизни, и толь­ко сознание великого долга защитника не позволяло ему расставаться с оружием. Ответственность казака перед миром на­ступала очень рано. С семи лет, то есть с того времени, когда Церковь признавала необходимым исповедаться каждому христианину, он уже был совершеннолетним - оценивал свои поступки и нёс исправление», - писал войсковой священник.

Если «кубанцы хотели сохранить прочную память о каком-либо знаменательном событии в своей истории - на войсковые празднества, сходы и другие важные мероприятия, проходившие в столичном граде Екатеринодаре, непременно приглашали смышлёных мальчиков от всех казачьих поселений края, по 2-3 человека от каждого, с тем чтобы эти события были надолго за­печатлены в их детском сознании. Со вре­менем эти мальчики становились отцами и передавали всё увиденное своим детям - так ковалась живая цепочка казачьей истории», - вспоминает отец Сергий.

Особое отношение у казаков - к родитель­ским дням, потому что память к «малень­кому человеку» - истинная память.

Каким же богатством обладало каза­чество, чтобы подвергнуться организо­ванному голоду, высылке или физической расправе?.. Подлинная причина репрессий заключалась в духовном богатстве этого народа, из века в век «в Бога богатеющего» (Иоанн Сергиев) и даже в новых условиях стремящегося сохранить христианский уклад жизни.

Завалий Константин Петрович (1936 г.р.) вспоминает:

У деда было 18 детей. Полоса (земельный надел) была в сторону станицы Привольной. Вся семья работала в поле. Кто-то из детей поднял голову и говорит:

-   Папа, смотрите, что же он делает?! Он же коня загонит!

Дедушка поднял голову и говорит:

-   Ой  Боже, хлопци, беда!

-    А шо такое?

-    Война!

-     Как война?

Раньше повестки на войну никто не носил.

-     Вы же видите, что казак побежал на При­вольную с флагом?

Это повезли сверхсрочный пакет. Гонец имел право загнать коня и не отвечать за него. Если загонит, то ему должны дать свое­го коня, чтобы он доставил пакет. Это только при объявлении войны такое делали.

-     Значит, выпрягайте коней, поехали в ста­ницу.

-     Можно же сказать, что не видели всадника.

-     Если бы кто так сказал, то он бы жестоко пожалел об этом.

Во-первых, за него никто свою дочь замуж бы не отдал. Сказал бы, что это трус.

Во-вторых, он бы был наказан.

Так что в то время никто не помышлял пря­таться.

Утром собрались на сход. Атаман объявлял, какой год призывается.

Никто не спрашивал, готов ли ты или не готов к службе. Обязан был явиться с конём, оружием и в обмундировании. Должен быть готов к отправке в любую минуту. Отец рас­сказывал, как дедушка в Уманской (Ленин­градской) просидел в землянке три дня за треног (забыли в спешке дома).

В Уманской атаман отдела выстроил всех казаков для осмотра. Лошадь подошла по ро­сту, а тренога - нет.

Дед говорит:

-      Я сейчас куплю.

А атаман:

-    Ясно, что купишь... Трое суток ареста!

Так дед, когда других сынов отправлял, всё сам строго проверял и у каждого спрашивал:

-     Де треног? Будь вин неладный! Я за його в Уманской трое суток отсыдив.

Очень строгий порядок был.

Отцу было 18 лет, когда он попал на турец­кий фронт. До фронта был женат, но детей не было. В 1915 году жена умерла от тифа (о чём сообщили в письме на фронт).

Многие говорят, что казаки были жесто­кие. Мне отец рассказывал такую вот исто­рию. Дедушка Бутко и отец, когда служили на турецком фронте, зашли в село, увидели: в люльке стоит маленькая девочка и плачет, взрослых никого нет. И дедушка Бутко (ему в отпуск надо было ехать) забрал её и привёз в Каневскую. Здесь он её окрестил и воспитал по-своему (а так бы ребёнок мог погибнуть).

Девочка выросла, вышла замуж за казака Лисменко. Дед с отцом всё время этот случай вспоминали.

Революция застала отца в Турции. В 1917 году там набирали охрану для персидского шаха из казаков. Их всех выстроили и объя­вили:

-    Кто не женатый - два шага вперёд!

Отец не шагнул. Его спрашивают:

-    Чего же ты не идёшь? У тебя ведь жена умерла.

-    Та не, я нэ пиду! Шо там на чужбине де­лать? Дома отец, мать, сёстры, братья. Зачем я буду за чужих голову класты?

Отец не пошел к шаху, а один каневчанин служил. После окончания службы участвовал в скачках и выиграл. В качестве приза ему дали в жёны девушку-персиянку. Он привёз её в Каневскую и женился на ней.

Очень ценились казаки за храбрость, были отличные джигиты. Их даже называли «степ­ными дьяволами».

Так в 1917 году отец приехал на Кубань.

Он часто рассказывал, что на турецкой вой­не много было полных Георгиевских кавале­ров. Их имена писали в Кремле в Грановитой палате на стене золотыми буквами. Так же говорил, что Левченко из Каневской - тоже полный Георгиевский кавалер, и что его похо­ронили как Георгиевского кавалера у церков­ной ограды нового Святопокровского храма.

Началась революция, гражданская война. Было не до женитьбы. Женился он только в 1920 году (сам он 1896 года рождения).

Здесь было так: сегодня - белые, завтра - красные.

Мой старший дядя Антон спасся чудом. Он носил бороду, а дед - нет.

Красные брали заложников, когда выгоня­ли бандитов из плавней. Если бандиты не вы­ходили, - расстреливали каждого десятого.

Оцепили старую церковь. Часовой на ка­литке говорит:

-      Вы, дедушка, идите (на дядю)!

-      А вы, дядя (на деда), останьтесь.

Дядя Антон вышел, а дедушка крестился и приговаривал:

-      Слава Богу, Антона спас.

Отец жил на «бакаю» (было - «солёное», «ляпана», «мыгрынка», «загребля»).

Советскую власть принял, вступил в ком­муну. В коллективизацию в  числе первых вступил в колхоз, сдал всё хозяйство.

Одно время был завхозом, членом правле­ния колхоза «Правда».

Во время голода отец завхозом в колхо­зе «Красный колос». Рассказывает, приехал на ферму, а из-под амбара  выглядывает полудикая.

-    Что это за девчонка?

-     Та это тут бездомная живёт.

-     А ну, вытащите её!

Девочку вытащили, а отец приказал заведу­ющему фермой каждый день давать ей по ли­тру молока. Так вот она и выжила, и до  смерти благодарила отца:

-    Если бы не Вы,  то я бы умерла!

Станица  вымерла почти вся. Зайдёшь в дом - всё  лежит: постель, посуда, мебель, а людей нет - все  умерли. Вокруг нас почти все умерли, никого кругом не было.

Дома в хозяйстве была корова.   Госпоставку выполняли. А остальное молоко мать отправ­ляла нас, детей, продавать на рынок.

Мы продавали его не по три рубля, а на 20 копеек дороже. Деньги копили и покупали «лампасье».

Один раз отец увидел, что я лампасеи ем. Он ведь знает, что в доме денег нет, вот и подумал: «Неужели сын ворует?»

Рано утром я проснулся от грозного окрика:

- Костя, а ну вставай! Я бачив, шо ты лампасеи йив! А гроши дэ ты брав?

Когда я ему всё рассказал, у отца слёзы на глаза навернулись. Больше он ничего не сказал, так как понял, что я не украл.

Хорошо, что понял и поверил, а не исполосовал кнутом так, что не мог бы ни сесть, ни лечь.

Быть вором считалось огромным позором. Отец рассказывал, как однажды дедушка Назаренко (с улицы Айвазовского – раньше была Хуторская) стихийно возглавил борьбу с ворами. Было это на Спас – 19 августа 1906 года.

В Каневскую приходили на заработки с Во­ронежской, Тамбовской и других областей. Приходили ватагами. Нанимались к разным хозяевам. После окончания работ вся ватага опять собиралась вместе.

Было это на базарной площади (в районе стадиона Сенной базар был). Лежит иного­родний на своей одёжине и задремал. Один из местных подошёл и вытащил у него деньги.

Дед Назаренко увидел это, разбудил мужи­ка и говорит:

-    Шо ж ты деньги проспал?

Тот по карманам, а денег нет. Мужик рас­строился.

-  Хоть вешайся, -  говорит.

А Назаренко говорит, что не вешаться надо, а наказать вора. Мол, я его видел. И он пока­зал того мужика.

Началась драка. Мужик ударил вора, вор дал сдачи; мужик упал и крикнул:

-     Держите вора!

Люди не поняли, что он сказал и стали кри­чать:

-     Бейте воров!

Назаренко вытащил оглоблю и ударил это­го вора, убив его насмерть.

Толпа вспомнила, что ждут суда ещё два вора. Пошли туда. Сказали, чтобы сторож дал ключи.

Сторож говорит, что, мол, мне нельзя, брат­цы, я отвечать буду - меня накажут.

Толпа кричит, что, значит, и ты пособник ворам.

Сторож стал на колени и попросил, чтобы его не убивали:

-    Сбейте замок сами, тогда мне ничего не будет.

Замок сию же минуту сбили. Этих воров тоже убили.

Вспомнили, что одна женщина продает краденое, её тоже убили.

На всю станицу переполоха наделали. Кто об этом слышал - убегали.

Люди, которые в степу работали, видели, как из станицы без шапок и верхней одежды некоторые спасались. Одного узнали. Когда появился после революции, его спрашивают:

-   Где ж ты був, чого тикав?

-   Як бы ны вбиг, то б убылы!

-   Так ты тоже вор?! Бачилы, як ты ховався та биз шапкы биг. З ворамы мы нэ якшаемся!

Три года тишина была.

Один раз кто-то в поле ехал, та вилы по­терял. Так один дед подобрал, да объявление написал, что если кто потерял вилы, то може­те забрать у меня, и адрес написал.

Можно было деньги не прятать. Хоть коше­лёк клади - никто не возьмёт. Так были все напуганы.

Отец честно отвоевал во время Великой Отечественной войны. Был ранен под Росто­вом на Матвеевом кургане. Его отправили в госпиталь, где он лечился девять месяцев (ногу чуть не отрезали).

После госпиталя откомандировали на во­енный завод в город Георгиевск. Мобилизо­вали только в 1946 году.

Выслушав исповедь Завалия Констан­тина Петровича, и не только его но и многих жителей нашей станицы, я впол­не согласна со словами войскового свя­щенника Кубанской казачьей рады отца Сергия Овчинникова:

-   У каждого народа есть своя неповто­римая Душа - это его вера, язык, культур­ные традиции, историческая память. Пока жива Душа народа, жив и сам народ.

Сизова, Зоя.  «Пока жива душа народа, жив и сам народ» [Текст] : воспоминания Завалий Константина Петровича, жителя ст. Каневской, о жизни казачества / Зоя Сизова // Каневчане. - 2016. - №16. - С. 37-39.