Новая книга Степана Деревянко - "Просвети очи мои"

В эти праздничные дни в нашей станице будет множество торжественных мероприятий. Краеведческие выставки  нашей библиотеки в парке, фотозоны и инсталляции, посвящённые родной Кубани – всё это мы готовим показать 2 августа в первый день празднования Дня станицы. На следующий день в МЦБ в 13.00 мы ждём своих читателей на презентацию новой книги писателя Степана Деревянко «Просвети очи мои». Здесь вы можете прочитать рассказ из этой книги, название которой и дало имя этому прекрасному сборнику.

«ПРОСВЕТИ ОЧИ МОИ…»

-   Ты знаешь, братка, что я не дюже верующий, - говорит мне двою­родный брат, который старше ме­ня, родился перед войной и ему за семьдесят. -  И не дюже верующий потому, что малым в холоде и голо­де пережил войну, что с войны отец не вернулся, и тянула нас с сестрой одна мать, и я видел, как ей, вдовой, было тяжело и горько. И никто тог­да нам не помог. А ещё я не люблю нынешних холёных попов на крутых иномарках. Такие божьи служаки от­гоняют нас от Бога.

Я слушаю брата и в раздумье ки­ваю. Я люблю его слушать, хоть прав он, хоть не прав, а киваю потому, что по привычке думаю о чём-то ещё. Знаю, что в войну брат очень сильно болел, что с детства он прекрасно ри­совал, но выучиться на рисовальщика, как он говорит, ему было не суж­дено, и то, что я на уклоне жизни стал писателем, его удивляет и радует -  хоть один в роду будет известен. И он любит со мной поговорить, рас­сказать что-то, меня послушать и по­читать. Мы с ним близки. И сейчас мы сидим напротив его дома у Азов­ского моря на круче, весна, всё цве­тёт, и сегодня великий праздник Пас­хи. Я приехал проведать брата, и мы, разговевшись, ушли на кручу, где брат сделал скамью для отдохнове­ния. С кручи видно море до окоёма и корабли на отстое перед выгрузкой-загрузкой в Ейском порту. Бодрящий ветерок обдувает нас, а под кручей волны с шипом лижут берего­вой песок.

-   Я рад тебе, братка, -  говорит мой старшой. -  Только жаль, редко ты приезжаешь. А возраст уже та­кой, что хочешь, не хочешь, а дума­ешь -  хоть бы не в последний раз видимся.

-   Да, возраст «весёлый», про него говорят: вчера здоровье было луч­ше, чем сегодня, а сегодня лучше, чем будет завтра.

-   Ла-адно, -  усмехается брат. -  Ты ещё молодой, зелёный, какие твои года -  только шестьдесят пять! Это о таких, как я, присказка. А те­бе надо жить, писать про жизнь, чтоб люди не забывали, что они лю­ди. И верили в Бога душою и серд­цем, а не так, как я, верующий-неве­рующий: в церкву не хожу, чтоб не видеть тех холёных попов. Может, наступит такое время, что без Бога людям будет плохо, и все станут хо­дить в церкву.

-   По-моему, братику, время это уже наступает нам на пятки. Беда в том, что «пятки» у многих дубо­вые, нечувствительные.

-   Ты прав, братка. И пятки, и моз­ги, и души стали дубовые -  совет­ское воспитание в нас сидит, -  брат замолкает, задумывается и продол­жает. -  Но знаешь, я своим старым умом думаю - не только оно вино­вато. В сорок шестом году шесть лет мне было, но помню хорошо: пове­ла меня наша бабушка на Пасху в церкву в Чоповичи -  село большое в Полесье, на Украине, где мы тог­да жили. За ручку вела, чтоб не потерялся. Худющий я был, недоедали мы,  да и что было есть в тот голод­ный послевоенный год. Картопля од­на была не вдоволь, а хлеба вооб­ще не видели. Дошли мы в Чоповичи под вечер. Церква большая, белая, с крестом на куполе, внутри наряд­ная -  праздник же, и полна народу -  одни женщины. Старые, молодые, ну и дети. И батюшка старенький, ху­дой, с жидкой бородёнкой службу правил. А мы с бабушкой, пока шли, устали. Бабушка узелок брала с картоплями на дорогу до церквы и об­ратно, так мы их до церквы все съе­ли. И вот стою я в церкви, в пузе голодно, бурчит пузо, и чувствую -  засыпаю. И заснул. А когда проснул­ся, гляжу, все люди спят вповалку -  изработанные и голодные угрелись и заснули. И бабушка, и молодичка, что стояла рядом с нами. А батюшка ходит с кадилом среди спящих, мо­литву читает, и слёзы у него аж по бороде текут. Сзади него старушка с холщовой торбой, кладёт спящим детям в руки по кусочку житного хле­ба. И мне дала тёплый кусочек, а ба­тюшка по голове погладил, раз я про­снулся. Всю жизнь, братка, помню ту Пасху, ту церкву, того батюшку и тот хлеб. И до сих пор думаю, где батюш­ка в голод смог найти муку, чтобы хлеб испечь?

Брат замолкает и стирает шершавой рабочей ладонью с небритой щеки слезу, а потом долго молчит, смот­рит на море и добавляет:

-   Вот к такому батюшке в церкву, братка, я бы ходил.

Я согласно киваю. Мне ответить нечего, я растроган рассказом, хо­тя знаю и уверен: священники, как и все мы, разные, и человеколюбие не всем им присуще. Это тоже дар Божий, как воздержание, целомуд­рие, нестяжание...

Позади нас по тропинке под кру­чей проходят гуляющие горожане и подвыпивший сосед брата, узнав нас, приветствует:

-   Христос воскресе, мужики!

-   Воистину воскресе! -  отвечаем.

-   Так, может, по банке на брата, чего зря сидеть? Счас принесу, -  предлагает сосед.

-   Другой раз, -  отвечает брат. -  У нас важный разговор.

-   Подумаешь, -  бурчит сосед.

А у моря хорошо, теплынь в Божий праздник, чайки кружат над нами и кричат, кричат -  весне радуются. Мне тоже легко и радостно на душе стало, и пришла на ум молитва кня­зя Владимира Мономаха, которую он читал каждое утро при восходе солнца. Её я прочёл брату: «Просве­ти очи мои, Христе Боже мой, пока­завший мне свет Твой прекрасный. Господи мой, Господи, прибавь мне год к году, чтобы впредь, во осталь­ных грехах покаявшись, исправил я жизнь свою. Аминь».

Брат, смотревший в небесную синь на чаек и слушавший молитву, опус­тил взгляд на море, посидел в раз­думьях, покатал желваками и пере­крестился.

ДЕРЕВЯНКО Степан,

ноябрь, 2016.