Кинорежиссёр Сергей Урсуляк вырос из читающего мальчика

Сергей Урсуляк и проект "Книги в моей жизни"

Мы обещали своим читателям рассказывать о людях, интересных своим творчеством,  для которых чтение хороших книг вошло в привычку с детства. «Я был очень читающим мальчиком», ‒ говорит о себе кинорежиссёр Сергей Урсуляк, полюбившийся зрителям после выхода его фильмов «Ликвидация», «Жизнь и судьба», «Тихий Дон». Книги в его жизни сыграли большую роль, об этом он и рассказывает в интервью корреспонденту журнала «Читаем вместе». Здесь вы найдёте рекомендации многих детских книг, которые он сейчас с удовольствием перечитывает вместе с внуками. Режиссёр рассказывает и о своих сегодняшних литературных предпочтениях. Среди любимых им авторов прозвучали имена Виктории Токаревой, Захара Прилепина, Евгения Водолазкина. И хотя в интервью нет полновесных рецензий на книги, многие из названных произведений хочется прочесть. Вот, например, прочитал Сергей Урсуляк роман  «Ненастье» современного писателя Алексея Иванова и тут же решил поставить по нему фильм. Лучшей рекомендации этой книге и не найти.

СЕРГЕЙ УРСУЛЯК: ЗАКОНЧИВ КАРТИНУ, Я ИДУ В КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

‒ Сергей, вы рано начали читать? ‒ Очень рано. В детском саду воспитательницы ухо­дили пить чай, оставляя меня с одногруппниками, которым я читал сказки. Было мне тогда четыре-пять лет. А сначала, конечно, папа с мамой читали мне вслух. Началось все с Сергея Михалкова и Агнии Барто. Потом были «Приключения Буратино» Алек­сея Толстого, дальше ‒ «Волшебник Изумрудного го­рода» Александра Волкова, «Кортик» и «Бронзовая птица» Анатолия Рыбакова, и, естественно, «Незнайка» Николая Носова. Я был очень читающим мальчи­ком.

-                      Почему-то мне кажется, что вы не могли пройти мимо «Денискиных расска­зов» Драгунского. Я часто смеясь повторяю фразу оттуда, которую мама гово­рила Дениске: «Тайное всегда становится явным»…

-                      Это замечательная вещь, которую я очень люблю и читаю до сих пор. Она ностальгическая, тонкая, нелинейная, очень нежная, подходит и для взрос­лых, и для детей. И фраза эта очень верная. Потом в моей жизни появилась Астрид Линдгрен с «Карлсоном» и «Пеппи Длинныйчулок». Когда стал постар­ше, где-то лет в десять, увлекся «Тремя мушкетерами» Дюма. Потом эту книгу много раз перечитывал.

-                      Был герой, которому вы особенно симпатизировали, подражали ему или ас­социировали себя с ним?

-                      Подражал вряд ли, хотя мне нравились Том Сойер и Атос из «Трех мушке­теров». Как я мог себя ассоциировать с Атосом, когда жил в Магадане, а он в Париже? (Улыбается.) Ни с кем не отождествлял себя.

-                      Дочкам Саше и Даше вы читали эти же книги? А сейчас и внучкам уже, может быть?

-                      Конечно. Они слушали музыку, которую я люблю, и читали книги, которые мне дороги. А иначе на чем строить дальнейшее общение? И фильмы, которые я люблю, смотрели. Они в этом смысле очень хорошо подкованы, могут раз­говаривать с человеком моего поколения абсолютно на равных. Но с течени­ем времени я понимал, что какие-то вещи, очень советские, сейчас уже будут совсем непонятны моим внучкам в силу ушедшей эпохи, как, скажем, «Старик Хоттабыч» Лазаря Лагина, которого я очень любил.

-                      А что вам больше всего нравилось у Носова?

-                      Вся трилогия про Незнайку, а больше всего «Незнайка в Солнечном городе». «Незнайка на Луне» нравился меньше, но, как ни странно, сейчас это наибо­лее актуальная вещь. Совсем недавно я купил младшей внучке, ей два с по­ловиной года, «Избранные рассказы о Незнайке». Она мало что понимает, думаю, но читаю я ей с удовольствием, и она внимательно слушает. Недавно перечитывал его замечательную повесть «Витя Малеев в школе и дома», я ее тоже очень любил. Но опять же думаю, что это ушедшая вещь. А вот рассказ Носова «Живая шляпа» читал два дня назад младшей внучке. «Мишкину кашу» и «Дружка» помню хорошо, это прекрасные рассказы, а сейчас заново все это осваиваю с огромным удовольствием. Помню замечательную книжку Юрия Томина «Шёл по городу волшебник». Потом даже фильм сняли про мальчика, который переламывал спичку, загадывал желание, и оно исполнялось ‒ «Тай­на железной двери». На меня эта книжка произвела большое впечатление.

В подростковом возрасте очень любил Анато­лия Алексина. У него много хороших вещей ‒ «Мой брат играет на кларнете», «Очень страш­ная история» и другие.

-                      А современную детскую литературу вы зна­ете?

-                      Думаю, что мои внучки уже хорошо знают Гарри Поттера, потому что они были в Англии, специально ездили туда, где все это проис­ходило, где снималось, в эту школу Хогвартс, накупили всяких сувениров, но это уже не мое.

-                      Влюблялись ли вы в каких-нибудь героинь в детском или юношеском возрасте?

-                      В детстве мне нравилась Бекки Тэтчер из «Тома Сойера», а позже, пожалуй, уже не на­зову девочек из книжек, которым я симпатизи­ровал. В «Щуке» мне уже конкретные девочки нравились. (Смеется.) Это перестало быть эфемерным.

-                      Во время учебы в Щукинском училище кого из героев вы выбирали для самостоятельных отрывков, потому что мечтали их сыграть?

-                      В училище одной из самых удачных ра­бот была моя инсценировка, где я и ставил, и играл, по повести Виктории Токаревой «Ехал Грека». Я очень люблю Токареву до сих пор. И это был мой большой успех в учи­лище. Валерий Фокин потом поставил эту историю на телевидении, но это было позже, чем я её сделал. Именно в училище увлекся Юрием Трифоновым, и именно там родилось в первый раз желание поставить «Долгое прощание». Я люблю его «Дом на Набереж­ной», мне очень нравился роман о русских народовольцах «Нетерпение», он выходил в серии «Пламенные революционеры». В Щу­кинском училище у нас был двухчасовой пе­рерыв между занятиями, в это время у меня был обязательный обход книжных мест. Сна­чала я шел в Московский Дом Книги, потом на тогдашнюю улицу Герцена, ныне Большую Никитскую, в магазин «Книги», где был отдел про театр и кино, а потом обходил один за другим все четыре букинистических магази­на на Арбате. Очень неплохой книжный отдел был и при СТД на Страстном бульваре, но это уже позже.

-                      А библиотеки вы посещали?

-                      Конечно. Библиотеку искусств, недавно я там был и покаялся, что спер у них книжку. Когда готовился к Горькому, из полного собрания сочинений взял том с вариантами и черновиками пьесы «Дачники», да так и не вернул. Она у меня осталась. Был замечательный читальный зал ВТО, который выходит одним бо­ком тоже на Страстной бульвар.

-                      А во время службы в «Сатириконе» какое  место в жизни занимала ваша литературно-читательская жизнь?

-                      Огромное. Я точно так же в Ленинграде обходил все четыре или пять буки­нистических магазинов и Дом книги. Начинал со Староневского, там был «Букинист», потом шел на Литейный, по дороге заходил во Дворец искусств и направлялся в Дом книги на Невском. Через улицу Марата, где тоже был бу­кинистический магазин, возвращался обратно. А еще нам в театре благодаря Аркадию Райкину давали дефицитные книги. Приходил список, где значилось, например, «Киноповести Володина» ‒ два экземпляра, еще чего-то два, один экземпляр того-то, и артисты между собой разыгрывали эти книги раз или два в месяц. Потом ты должен был идти в магазин ВТО и выкупать эти книжки. Так что у меня очень большое количество книг оттуда. В частности я так Володина выиграл. А когда мы ездили на гастроли в какую-нибудь деревню, где обяза­тельно был книжный магазин, все бежали туда из автобуса наперегонки, чтобы первыми успеть схватить самую ценную книжку. И я помню, как мы с Мишкой Ширвиндтом в какой-то деревне в книжный вбежали одновременно, я схватил первый том Трифонова, а он ‒ четвертый. И мы долго ругались, кому достанет­ся все собрание сочинений, но потом все-таки сошлись на том, что поскольку первый том главнее, я могу забрать все. Так у меня это издание и стоит. А в 1980 году я поехал на гастроли с театром в Будапешт, где в Доме русской книги оста­вил огромную часть денег. Купил там и Платонова, и Булгакова, чемодан вез об­ратно неподъемный. Тогда действительно лучшим подарком была книга.

-                      Не было ли у вас периода увлечения поэзией?

-                      Увлечения нет, я поздновато к ней пришел и не могу сказать, что такой уж ее знаток. Но поэзию люблю, и она на меня производит иногда очень большое впечатление. Мои авторы ‒  это Пастернак, Самойлов, Левитанский, Тарковс­кий, Твардовский, Маяковский, Цветаева. И Пушкин, конечно же.

-                      В каком виде вы сейчас читаете книги?

-                      В обычном. В электронном не очень люблю читать. К сожалению, стал хуже видеть, это мешает, но что делать... Каждый раз, заканчивая картину, я пере­читываю, может быть кусками, тех авторов, которых назвал. Не знаю почему. Сейчас передо мной лежит та же Виктория Токарева. Недавно я её читал, при­чем это не новая Токарева, а  1970-х годов.

-                      Припоминаю, что не раз в поисках материала для нового фильма вы ходили по книжным магазинам…

-                      Не совсем так. Закончив картину, я иду в книжный и покупаю все интересное, что вышло за год. Обычно это пять-шесть книг, с которыми уезжаю отдыхать. Так родилась картина «Ненастье» по роману Алексея Иванова. Я его купил и поехал читать в ряду других книг. Мне он понравился, и я предложил его поставить.

-                      И кого вы открыли для себя за последние два-три года?

-                      Того же Иванова, Захара Прилепина, Водолазкина. Это не значит, что собираюсь их ставить, но я с ними познакомился. Они мне нравятся, но моё «нравится ‒ не нравится» сейчас носит более практический характер. Сейчас все спокойнее. Сильнейшие очарования были в юности, а сейчас уже просто понимание, что это очень хороший писатель, это хорошо, а то не очень, а это хорошо, но не годится для постановки.

-                      Что из советской драматургии ваше?

-                      Леонид Зорин прекрасный драматург, чего стоит хотя бы «Варшавская мелодия», Алек­сандр Володин, безусловно, хотя он больше кинодраматург, его киноповести одна другой лучше. Есть прекрасные пьесы и у Алексея Ар­бузова, «Иркутская история» мне очень нрави­лась, у Михаила Рощина замечательные пьесы. У Константина Симонова интересная драма­тургия и отличная проза, кстати говоря. Я его тоже очень люблю. А из русской драматургии конца XIX - начала XX века наиболее интересен для меня Горький.

-                      Какие фильмы или спектакли, на ваш взгляд, сняли или поставили равнозначно великому первоисточнику?

-                      Я считаю, что есть веши, за которые дол­гие годы еще точно браться не надо. Напри­мер, за «Войну и мир» после Бондарчука. Это великая картина. «Живые и мертвые» Столпера ‒ тоже картина, которую лучше не трогать. После Никиты Михалкова не нужно браться за «Обломова». А вот «Анну Карени­ну» можно делать ешё многократно. Досто­евского можно экранизировать ещё не раз, как и Гоголя, хотя Гоголь очень сложен для постановки.

-                      Мне кажется, что вы прекрасно могли снять и Володина, и Токареву, где есть и трепет, и юмор,  и самоирония. Почему же этого не происходит?

-                      Потому что все бывает как бывает. Достаточ­но того, что я их регулярно читаю и перечиты­ваю. (Улыбается.)

-                      Но ешё не вечер...

-                      Не вечер, но уже повечерело. Так что посмот­рим.

-                      Банальный, но сакраментальный вопрос: Толстой или Достоевский?

-                      Толстой. Для меня в Достоевском есть неко­торая чрезмерность, которая несколько пугает. Но я очень люблю юмор Достоевского, стран­ный и мрачный. Люблю его небольшие вещи, тот же «Дядюшкин сон», «Игрока».

-                      А Толстой для вас ‒ это прежде всего что?

-                      Конечно же, «Война и мир».

-                      Болконский или Безухов?

-                      Не знаю. В разное время было по-разному. Сейчас, наверное, уже Болконский. Причем уже старик Болконский. (Улыбается.)

(По материалам журнала "Читаем вместе")