Встреча Фёдора Щербины и Антона Чехова

 Своего земляка Фёдора Андреевича Щербину мы больше знаем, как казачьего историка и этнографа, оставившего нам целостный и неповторимый образ Кубани. Но его волновало не только историческое прошлое своего народа, но и насущные проблемы своей современности, в особенности бедственное положение крестьян, когда голодали целые губернии. И вот в один из таких голодных годов, 1892-й, он лично встречается с уже известным на ту пору писателем и драматургом Антоном Чеховым. Воспоминания Щербины об этой встрече опубликованы в первом номере литературно-исторического журнала «Родная Кубань». Как взволнованно говорят эти два молодых человека о проблемах казачества – «простор, обилие земли и относительная бедность». А было им в ту пору – Фёдору Щербине 43 года, а Антону Чехову всего 32. Фёдор Андреевич не только познакомился с Чеховым, но и беседовал с ним на острые социальные темы — об экономическом быте казачества, судьбе офицерства и молодёжи. «Кому как не казачеству идти бы вперёд при тех громадных ресурсах, какими они располагают в виде обилия земель!» — таково было мнение Антона Павловича Чехова. Здесь вы найдёте эту статью, которая впервые увидела свет в 1904 году в журнале «Южные записки». Журнал бережно хранят в научной библиотеке Краснодарского историко-археологического музея-заповедника им. Е.Д. Фелицына.

КАВКАЗСКИЕ ПИСЬМА. А.П. ЧЕХОВ О КАЗАКАХ 

Под таким заго­ловком г. Полферов дал небольшую заметку в «Областном Обозрении и Вестнике казачьего вой­ска» (№ 30, 25 июля 1904 г.), в которой приводит отзыв талантливого писателя о донском казачест­ве и его правящей офицерской среде. Покойному писателю «больно было видеть, что простор (на Дону), где все условия созданы, казалось, для ши­рокой культурной жизни, положительно окутан невежеством, исходящим из правящей казачьей сферы». Заметка эта невольно напомнила мне одну бе­седу с Антоном Павловичем в короткое моё зна­комство с ним. Дело происходило в 1892 году, в разгар голодовки в чернозёмных губерниях. При усиленной и нервной работе в эту пору в одной из голодающих губерний я слегка заболел, но про­должал работать. Наше знакомство началось с ме­дицинских советов Антона Павловича, которыми он начал раз­говор. Мягко, но серьёзно он советовал мне при­нять меры лечения и, казалось, для большей убе­дительности несколько раз повторял с улыбкой: «Ведь я тоже врач». Скоро, однако, были забыты болезнь и лекарства, и мы всецело сосредоточи­лись на злобе дня – крестьянской голодовке и по­ложении населения.

Меня в высшей степени интересовал взгляд та­кого крупного писателя, как Чехов, на события дня, его отношение к серой массе и самая постановка вопросов о крестьянах и вообще о трудящейся мас­се. В ту пору, как известно, в публике широко было распространено мнение о «безразличии» Чехова, об отсутствии у него широкого и законченного ми­росозерцания на русскую жизнь и ближайшие ее задачи. Чехов, говорили, поёт, как птица Божья, и ему мало дела до тех или других принципов; в его литературной деятельности совершенно отсут­ствует идейная подкладка, хотя это большой та­лантливый художник. С первых же слов мне пришлось убедиться в весьма характерных чертах Антона Павловича.

Оказалось, что Чехов имеет свои и очень определённые взгляды на крестьянина и его среду, но взгляды эти выражал коротко и просто, без излюбленных терминов и иностранных слов, на которые бывают так падки люди, щеголяющие терминами и мудрёными словами в ущерб идеям. Выходило как-то не по-книжному.

Антон Павлович со свойственной ему скром­ностью как бы констатировал только факты: «Да, крестьянин очень беден... Крестьянин невежествен…_ Крестьянину нужно помочь… Пусть поможет ему земство… Должны помочь мы, интеллигенция» и т.д. И все это без пафоса, без потрясений тем или другим партийным знаме­нем, но, несомненно, искренне и убеждённо. Мы коснулись положения богачей-крестьян, кулаков, среднего крестьянина, крестьян бедняков, безло­шадных крестьян, бывших в отходе и прочих – и обо всём этом Антон Павлович трактовал и ставил вопросы прос­тым житейским языком. Ни разу не употребил он излюбленных терминов вроде «дифференциа­ция» деревенского населения, «наш капитализм» и пр., а просто сам подчеркивал известные факты и искал подтверждения в моих словах и опыте, вытекавшем из близкого знакомства с крестьян­ской средой.

Во-вторых, за общею темою о голодающих и бедствующих крестьянах у Антона Павловича явственно сквозили такие же определённые пред­ставления и о других сословиях. Выясняя без­выходное положение малоземельных крестьян, Антон Павлович твердил: «Мало сделано для них», не разви­вая, однако, этой мысли, но когда возникали во­просы о народной школе, о роли правительства в устроении крестьян, о дворянстве и прочем, такие же короткие и категорические замечания показыва­ли, что А.П. Чехов прекрасно знал, кто именно и чего не сделал для крестьянина. Казалось, талант­ливый писатель не любил разглагольствовать о том, что считается явным и несомненным в рус­ском обществе, и только мысль, что со мною вел беседу крупный писатель-художник, невольно на­поминала мне, что за короткими фразами и почти банальными выражениями у моего собеседника могли существовать реальные и художественные представления о трактуемой действительности. Когда Антон Павлович говорил: «По-моему, по­ложение мещанина в десять раз лучше положе­ния дворового», я чувствовал, что за этой фразой у него могли скрываться образы городского ме­щанина и деревенского дворового, с надлежащею обстановкою, с различием этой обстановки и су­ществования известных условий, порождающих это различие.

Но особенно полно и отчётливо в этом отно­шении выразились взгляды Чехова на сослов­ность в казачестве, и тут именно покойный писа­тель высказал такие знания и представления о ка­заках, каких, признаюсь откровенно, я не ожидал от него.

Узнав, что я кубанский казак, и что моя ро­дина находится в Ейском отделе (уезде), Антон Павлович живо заметил: «Значит, мы с вами земляки? Я если не казак, то сосед казаков из Таганрога».

‒ Знаю я ваш мёртвый город, ‒ ответил я Чехову. ‒ Он хоть через море, но мне рассказыва­ли, что бывают случаи, когда утром в ясную по­году, «при чистом воздухе» из Ейска виднеется Таганрог, точно белые палатки.

‒ Верно, верно, ‒  подтвердил А.П., ‒  и я об этом слышал, хотя не могу себе представить, можно ли на таком расстоянии через Азовское море видеть из одного города в другой? А вот, что Таганрог ка­жется мёртвым, безжизненным ‒ это верно…

Слово за слово, мы коснулись казаков ‒ дон­ских и кубанских, и Антон Павлович сразу же подчеркнул ту основную черту, которою характе­ризуется экономический быт донского казачества. «Простор, ‒ говорил он, ‒ обилие земли и относи­тельная бедность… Так ли у вас на Кубани?».

Я заметил со своей стороны, что черта эта свойственна в большей или меньшей мере всем казачьим войскам, что на Кубани она также бро­сается в глаза, но далеко не одинаково во всех частях этой обширной области.

‒ Почему же? Чем вы это объясняете?  ‒ спра­шивал меня А.П.

Мне пришлось указать на различие в соста­ве населения, на различную степень культурной подготовленности и на внешние условия, в кото­рых находятся отдельные казачьи войска и даже составные их части. Собственно, сельское хозяй­ство выше стоит в так называемых Черномории и Старой линии, чем в Закубанье. Первые две мест­ности заселены раньше, непосредственно примы­кают к России, а последняя постепенно завоева­на у горских племён. За Кубанью значение более раннего заселения местности замечается доволь­но явственно. В районе рек Лабы и Белой, по ниж­ним их течениям, хозяйство прекрасно ведется благодаря тому, что собственно Лабинский район раньше заселён, чем другие места Закубанья; к тому же здесь, в особенности по нижнему тече­нию Белой, находятся лучшие в крае земли, даю­щие обильные урожаи хлеба.

‒ Всё это так, ‒ заметил мне Антон Павло­вич, ‒ но если отличительная черта казачества ‒ бедность при обилии земли ‒ свойственна всему казачьему населению, местами в большей степе­ни, местами в меньшей, то должна же существо­вать и какая-нибудь общая причина, порождаю­щая это явление… Я думаю, что виновато в этом невежество или слабое участие в хозяйственной жизни казачьей интеллигенции.

Приблизительно в таких выражениях и таким образом была сформулирована Чеховым его ос­новная точка зрения на экономический быт каза­ка. Сколько помнится мне, тогда военное началь­ство не ставило еще вопроса об оскудении ка­заков, и в печати не трактовали этого вопроса. Мнение Чехова было лично его мнение, но, конечно, не представляло чего-либо нового и ориги­нального. Мнение это циркулировало между казачьею интеллигенцией, и очень может быть, что Чехов слыхал его от казаков. По крайней мере, из разговора выяснилось, что А. П. был знаком со многими особенностями казачьего быта.

Так, когда зашла речь о казачьих офицерах, Чехов снова спросил меня: «Правда ли, что мо­лодое поколение казачьих офицеров менее сим­патично, чем старое? Это мне сообщали относи­тельно донцов».

Я сказал, что такое именно впечатление вынес и я в родном войске. «Старики-офицеры, ‒ пояс­нил я свою мысль, ‒ хозяйственные и более вни­мательно относятся к местным общественным интересам, чем молодёжь».

‒ Да, да, ‒ подтверждал Антон Павло­вич.

‒ Молодёжь, ‒ развивал я далее свою мысль, ‒ усвоила только внешние признаки привилегиро­ванного положения, заботится о костюме, белых перчатках, вообще о внешнем лоске и проявляет почти полный индифферентизм к общественным интересам и явлениям.

‒ Вот, вот, это и мне говорили, ‒ соглашался Чехов. ‒ Много блеску и круглое невежество. Но отчего это?

Я указал на ослабление интереса к отживаю­щим формам военного быта и как на естествен­ное последствие этого ‒ на оставление лучшей частью интеллигенции казачьей военной карье­ры. Лица с высшим образованием идут во врачи, инженеры, юристы и пр., оставляя в громадном числе случаев войско и войсковую службу, так как на этой последней, с одной стороны, не всег­да бывают подходящие места, а с другой стороны, заскорузлые чиновные паны и воротилы относят­ся крайне недружелюбно к молодежи с высшим образованием.

‒ Так, так, ‒ твердил Чехов. ‒ Это верно и так обидно. Ведь кому как не казачеству идти бы впе­рёд при тех громадных ресурсах, какими они рас­полагают в виде обилия земель?

Не помню, шёл ли у нас разговор о тяжести военной службы и как о последствии этой тяжес­ти ‒ о понижении экономического уровня казачь­ей жизни; но при обсуждении общих вопросов у Антона Павло­вича не раз прорывались восклицания: «А много, должно быть, интересного в жизни казака! Все-таки это не приниженный, не угнетённый, как крестьянин, народ… А какие бойкие казачки! Вот они умеют за себя постоять».

Говоря вообще о сословности в казачестве, Чехов заметил, что старые казачьи офицеры бли­же стояли к рядовым казакам, чем нынешняя мо­лодёжь, и что таким образом ненужный военный лоск и выправка молодых офицеров только уси­ливают сословную рознь в массе. Но каждый раз, когда А. П. отмечал и подчёркивал ту или другую черту казачества, он делал это как-то осторожно, точно боялся попасть впросак.

Описанное свидание с Чеховым происходило давно, многое забылось, кое-что я, может быть, передаю не с надлежащею точностью, но так как лично для меня свидание это послужило к тому, чтобы услышать и таким образом фактически выяснить его взгляды на интересующие меня явле­ния, то общее впечатление, оставшееся у меня от беседы с Чеховым, убедило меня, что покойный писатель далеко не безразлично относился к яв­лениям нашей жизни, что отрицательные явления последней с болью отзывались в сердце этого талантливого художника, и что Антон Павлович, чуждый резкости и партийности, живо сознавал несовершенства окружающей действительности. Нужно ли при этом прибавлять о том обаянии, которое производил А. П. Чехов своею мягкостью на меня и других. Казалось, что в этом кротком человеке, полном скромности и непритязатель­ности, жила одна правда, что разлад между этою правдою и несовершенствами жизни налагал осо­бый отпечаток грусти на талантливого писателя, и что поэтому самый «чеховский пессимизм» был болью его любящего, но уязвлённого суровою действительностью сердца.

(По материалам журнала "Родная Кубань")

 Источник: Щербина, Фёдор.  Кавказские письма. А.П.Чехов о казаках : воспоминания / Фёдор Щербина // Родная Кубань. - 2020. - № 1. - С. 128-131.