В детстве книги я не выпускала из рук (Людмила Петрушевская о любви к чтению)

Меня всегда интересовало, как относятся к чтению книг люди, добившиеся успеха: в творчестве, бизнесе, писательстве. Всё больше убеждаюсь, в жизни успешных людей всегда присутствовала книга, причём  с малых лет. Вот и Людмила Петрушевская в беседе с редактором издательства «Либер-Дом» Анной Паниной рассказала о том же: «Была маниакальной чита­тельницей: книгами была одержима так, как сегодняшние дети ‒ компьютерными игра­ми».  Писатель, певица и драматург успешна во всех отношениях (и это не игра слов, а самая настоящая реальность). Её жизнь и творческий путь во многом напоминают историю Золушки ‒ детство, пришедшееся на Великую Отечественную, было полно лишений. Сегодня Людмила Стефановна ‒ признанный литератор, обладатель многих наград и премий, как отечественных, так и зарубежных. Максим Галкин сказал о Петрушевской: «Если бы меня попросили определить её в двух сравнениях, я бы сказал: она Жванецкий в стихах и Хармс в юбке».

ЛЮДМИЛА ПЕТРУШЕВСКАЯ О ЛЮБВИ К ЧТЕНИЮ И СКАЗКАХ НА НОЧЬ

У вас особое отношение к книге. В школьные годы вы не делали уроки, а запоем до позднего вечера читали в библиотеке. Любовь к пе­чатному слову чувствуется и сейчас. Ни одно ваше интервью не обходится без упомина­ния писателей. Причём это серьёзные авторы: Марсель Пруст, Томас Манн, Джеймс Джойс… Как у вас сформировался такой высокий лите­ратурный вкус?

Л. П.: Я не делала уроки, потому что было негде. У нас с мамой для жизни имелся один большой дубовый стол. Под ним мы спали, раскатывая на ночь матрас (еле умещались), наверху находились тарелки-кастрюльки-овощи-макароны-хлеб. Всё наше имущество хранилось в маленьком шкафу. Поэтому по­сле школы я сидела в детской библиотеке.

При этом и правда была маниакальной чита­тельницей: книгами была одержима так, как сегодняшние дети ‒ компьютерными игра­ми. Я тут подумала: а чем были увлечены дети в пору всеобщей неграмотности? Ответ на­шёлся только один: фольклором. Бабушкины-нянькины сказки на ночь. То, на чём выросли все русские писатели. Песни, частушки, загад­ки. То, чего сейчас нет. Даже анекдоты исчез­ли. Мне кажется, это плохой знак.

 Ваша бабушка по памяти пересказывала про­изведения Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого; мама се­рьёзно занималась литературой. Оказали ли они на вас влияние?

Л. П.: Бабушка четыре года (с пяти до девяти моих лет) рассказывала мне истории. И толь­ко потом я узнала, что это были произведения Толстого и Гоголя. Она помнила их тексты наи­зусть. была образованным человеком с фено­менальной памятью. А в девять лет меня забрала в Москву мама, и ей было не до меня, поскольку рабо­тать приходилось с утра до вече­ра. Она отбирала у меня книги, которые я просто не выпускала из рук.

 Даже тот, кто никогда не откры­вал ваши произведения, зна­ком с циклом лингвистических сказочек «Пуськи бятые». Их даже проходят в школе, ребята переводят тексты с не­существующего языка. А ког­да вы создавали их, не было опасений, что замысел будет понятен только лингвистам?

Л. П.: Вообще-то я иногда и сама начи­наю бояться, когда уже совсем страшные вещи сочиняются. Но «Пуськи...» мне было смешно и интересно писать. Первую сказку я придума­ла у кроватки моей полуторагодовалой дочери Наташи, чтобы она уснула, а следующие ‒ для журнала «Не спать», который основал и вёл мой сын Фёдор Павлов-Андреевич.

 Кстати, вас нередко называют современным Андерсеном. Для вас это похвала или стать сказочницей вы совершенно не стремились?

Л. П.: Не стремилась. И никогда не записыва­ла сказки, которые каждый вечер придумыва­ла для детей.

Нередко творчество писателей и начинает­ся как раз с того, что они рассказывают сво­им малышам истории собственного сочинения. Это не ваш случай?

Л. П.: Нет. Я написала первый рассказ, «Такая девочка, совесть мира», когда мой четырёхлет­ний сын заснул днём и у меня образовалось не­много свободного времени.

 Из голодной босоногой девчушки вы превра­тились в маститую писательницу прижизнен­но признанного классика. Осуществили свою мечту петь. Какие качества, по вашему мне­нию, помогли преодолеть все препятствия, перешагнуть через ограничения, запреты и цензуру?

Л. П.: Возможно, нежелание подчиняться обще­принятым правилам и нормам, которые мне ка­жутся неразумными. Я с детства непослушная. Поэтому одна умная редакторша, прочитав мой рассказ, сказала: «Опубликуют посмертно». «Ну и ладно», ‒ подумала я. И в принципе была готова к этому Писала ‒ и всё. Но дожила до пя­тидесяти, и начали печатать: увидела свет кни­га рассказов, пьесы пошли в восьми театрах...

А как вы представляете себе своего читателя? Ведь наверняка, когда книга ещё пишется, вам понятно, кому она понравится, а кто скажет, что эта вещь чересчур мрачная.

Л. П.: Вы уже заранее вынесли мне приговор. Что называется, досудебно. Но! Я не думаю про читателя, когда пишу Я говорю то, что мне необ­ходимо сказать. Как в горах, где на любой крик отзывается эхо. И если не откликается, ты кри­чишь громче.

(по материалам журнала "Библиотека")

 Источник: Панина, А.  «Если эхо не откликается, ты кричишь громче» [Текст] : Людмила Петрушевская о любви к чтению, сказках на ночь и жанровых экспериментах / А. Панина // Библиотека. - 2020. - №8. - С. 76-78.