Походы казаков за Кубань и возвращение к своим семьям (продолжение повести В.Макухина "Переселенцы")

Сегодня в Краснодарском крае празднуют День кубанской семьи. Он был учреждён всего лишь 15 лет назад. Но на Кубани всегда были сильны семейные традиции, понимание важности создания крепкой семьи,  которая является источником счастья, радости и любви, надёжной защитой от всех жизненных неурядиц.  В этот день мы стараемся рассказать о семьях,в которых жизнь и быт основаны на взаимопонимании, уважении друг к другу, дети почитают родителей и своих героических предков. О том, что значила семья для казака, можно найти и в повести Василия Макухина «Переселенцы». Начало произведения мы уже публиковали в нескольких своих сообщениях, здесь вы найдёте его продолжение, напечатанное в альманахе «Каневчане», 2016 г., №16. Как ни тяжело было на службе казаку, душу его всегда согревали воспоминания о жене и детях, надежда на то, что они скоро встретятся.

ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

 Походы за Кубань

Терентий с товарищами после прибытия в крепость остался в расположении посто­янного охранного отряда. Вновь пластуны стали ходить в засады, иногда приходилось пробираться за Кубань и высматривать, нет ли где скоплений вооружённых горцев. Пластуны настолько слились с природой, что, если не знать, где лежит в засаде казак, можно наступить на него. По стрекотанию птиц и по поведению животных пластуны определяли, кто, что и где повлияло на их поведение. Сами казаки могли имитировать щебетанье или пти­чьи крики, и даже иногда вводили в заблужде­ние самих птиц.

Находясь в засаде, имея много времени для раздумий, Терентий часто думал о Наталке, вспоминал дом. Душа его замирала, когда он представлял, как трудно сейчас его жене на ху­торе. Огромное количество тяжёлой работы на­валилось на её плечи. Да и отец нездоров, вряд ли сможет помочь даже в малом. Постоянные переходы, сражения отвлекали от смутных дум, но когда выдавалось немного времени для от­дыха или нахождение в засадах, то мысли, не всегда добрые, заполняли душу казака.

Выдержка и самообладание иногда остав­ляли Терентия, он шёл к другу и родичу Пе­тру Обломию, делился своими сомнениями и тревогами. И, выговорившись, как бы снимал тяжкий груз с души.

В середине сентября маленький отряд пла­стунов переправился через Кубань и залёг в засаде на одной из проезжих дорог между чер­кесскими аулами. Под вечер на дороге показа­лась группа всадников. Издалека видно было, что едет богатый князь. Одежда его состояла из кольчуги, украшенной серебряными пла­стинами, на голове - стальной шлем-шишак, тоже украшен инкрустацией из золотых и сере­бряных узоров. У пояса сверкал серебряными ножнами кинжал. К седлу, в чехле, приторочено ружьё. Через плечо надет лук, на другой стороне от ружья к седлу прикреплён колчан со стрела­ми. Под князем был красивый, тонких изящных линий конь. Весь будто выточенный из белого камня, шёл он под всадником нервно, боком, будто неутомимая сила рвалась из него.

Казаки затаились в высокой траве. Но конь уже за пятьдесят метров учуял их и встал на дыбы. Грива его распушилась, ноздри расшири­лись, и конь, всхрапывая, стал пятиться назад. Князь ногайкой слегка ударил коня по крупу, но тот ещё больше стал пятиться. Почуяв неладное, вперёд вырвались слуги, тоже все на добротных породистых лошадях. По команде Терентия - он свистнул, будто стрела пролетела - пластуны одновременно выстрелили. Трое черкесов сра­зу упали с лошадей, князь тоже был ранен, он склонился к луке седла и развернул коня назад. Следующим залпом были сражены ещё два чер­кеса и ранен конь под князем. Оставшиеся слуги метнулись к князю, подхватили его с повержен­ного коня и поскакали назад в лес.

Пластуны не стали преследовать горцев. Бы­стро осмотрев убитых, они захватили их ору­жие и лошадей и спешно направились к Кубани, чтобы не попасть под огонь преследователей. Благополучно добрались до реки и, уже пере­правляясь через бурные воды Кубани, были об­стреляны большим отрядом черкесов, что бро­сился в погоню. Спасло только то, что казаки спрятались за трофейных лошадей. Две лошади были или убиты, или ранены сразу, и их унес­ло потоком, а две другие вытащили казаков из реки. Ранены легко были Терентий и ещё один казак. На другом берегу, за кустами, Пётр пере­вязал другу раненую руку и помог взобраться на лошадь, чтобы добраться в крепость. Второй казак был ранен по касательной в голову. Ско­рее всего, ударом пули был контужен, так как рана была небольшая, снесло кожу, но раненый жаловался на сильную головную боль и идти не мог из-за головокружения. Его тоже доставили в крепость на лошади.

В крепости разделили между собой трофеи. Терентий и Пётр взяли себе по кинжалу в сере­бряных ножнах, покрытых узорами и украшен­ных камнями. Сразу договорились подарить эти кинжалы своим сыновьям.

Уже через две недели рана у Терентия зажила, и он смог выйти со своими пластунами в дозор. Залегли в секрет недалеко от реки - на тропе, которой, как доподлинно было известно, поль­зовались абреки в своих набегах. Трава везде была высохшей, и пластуны замаскировались под небольшие копны сена.

Долгое ожидание в засаде чуть притупило бдительность казаков. Первым почувствовал опасность Трофим Вовк. Горьковатый запах пожара донёсся с тылу, откуда дул ветер. Осто­рожно освободившись от прикрывающей его со всех сторон травы, Трофим увидел, что со сто­роны берега в их сторону идёт целый вал огня. Ещё на расстоянии километра, но при помощи ветра огонь стремительно приближался, и воз­никла опасность быть заживо зажаренными. Трофим крикнул Терентию о пожаре, и казаки в одно мгновение выскочили из своих укрытий.

Поблизости черкесов не наблюдалось, и каза­ки попробовали бежать в сторону небольшого ручья на севере. Терентий быстро понял, что в ручье они не спасутся - там было мало воды, и ручеёк не был широким, тем более, по бере­гу располагались особо большие заросли су­хой травы. Терентий быстро зажёг траву перед собой и приказал казакам немного отступить навстречу огненному валу. Прошло немного времени, и ветер подхватил огонь, что зажёг Те­рентий. Быстро оголилась поверхность земли, на которую перебрались казаки.

Вокруг казаков закружили вихри. Сильный ветер стал ещё сильнее и будто тащил за собой огонь. Намочив в ручье одежду, обмотали го­ловы мокрыми башлыками и пошли вслед от­ступающему огненному валу, который сделал Терентий. Основной шквал огня, что шёл со стороны Кубани, натолкнувшись на выжженное пространство, отступил. И казаки, хоть и шли по тлеющей земле, но спаслись. После пожара не было смысла находиться в секрете, и пласту­ны поспешно вернулись в крепость.

Много бед сделал степной пожар. Сгорели небольшие хутора в глубине территории, погиб­ло несколько сот голов рогатого скота и овец. Люди тоже пострадали: кто сгорел заживо, кто потом попал в лазарет крепости.

Как потом узнали из уст пленного черкеса, этот пожар устроили беглые кабардинцы, вы­ждав благоприятный момент для поджога.

Урок, данный казакам кабардинцами, заста­вил их делать засады и секреты на территории противника, чтобы загодя видеть передвиже­ние противника, знать его замыслы.

Кацырев, вернувшись через полтора месяца в Усть-Лабинскую крепость, узнал о пожаре и ре­шил отомстить за погубленные хутора. Собрав несколько сот казаков, он переправился через Кубань и стремительным рейдом добрался до предгорий, где были расположены богатые аулы горцев. Буквально за несколько дней Кацырев разгромил пять аулов и сжёг остатки посевов, что ещё не были убраны. Захватил около пяти­сот голов скота и пятьдесят пленных. Впослед­ствии заставил пленных пилить и корчевать лес от Кубани в сторону гор. Таким образом он соз­дал небольшой участок, просматриваемый даже со стороны правого берега реки.

Тоска по родным

Терентий, Пётр и Трофим, собираясь иногда под смотровой вышкой, делились воспомина­ниями о родных хуторах, жёнах, детях. Неиз­вестно было, сколько продлится их пребывание на Линии. Постоянно возле Усть-Лабинской крепости, да и в других местах происходили стычки, набеги горцев. Тоска по родным ска­зывалась всё больше и больше. Особенно тре­вожился Терентий. У него на хуторе остались Наталка с сыном и старый немощный отец. Как они справляются с хозяйством, он даже боял­ся себе представить. И скот, и поле, и домаш­ние заботы - всё легло на хрупкие плечи жены. Отец Петра хоть и обещал присматривать и помогать Наталке, но кто его знает, что там на самом деле…

Уже несколько раз порывались друзья напи­сать письмо в Деревянковку, но то срочные по­ходы, то тревоги откладывали послание на нео­пределённое время. Уже после похода за Кубань Терентий попросил Петра сесть и написать письмо, тем более что на Деревянковку должен был ехать казак, что был контужен черкесской пулей в голову. Постоянные головные боли не отпускали его, ко всему, он не мог нормально ходить, его шатало из стороны в сторону, и для службы был непригоден.

Пока товарищи собирали этого казака в до­рогу с провожатым, Пётр, Терентий и Трофим сели за стол и начали писать письмо. После многочисленных приветов и пожеланий род­ным, Пётр стал подробно описывать всё, что с ними происходило за год. Написал о ранении Терентия, о том, что и он, и Терентий, и их кум Трофим Вовк очень скучают по своим семьям. Просил написать ответ, если получится.

Несколько часов сочиняли письмо, извели несколько листов бумаги, которую выпросили у полкового писаря. Пётр, пока писал письмо, взмок, будто делал тяжёлую работу. На следую­щий день уехал их товарищ, увёз письмо, и ста­ли казаки ждать ответа.

Нападение

В начале ноября с левого берега переправи­лась партия черкесов и напала левее крепости на два хутора, в которых не было ни солдат, ни казаков. Крестьяне, наученные горьким опы­том, вопреки приказу коменданта крепости до­ставали себе ружья и другое оружие. Как только раздался первый выстрел, во всех хатах взяли в руки ружья и стали отстреливаться. Черкесы, не ожидавшие такого отпора, замешкались и потеряли время, когда можно было безопасно отступить. На выстрелы из крепости примча­лись казаки и окружили горцев. Порубили с де­сяток абреков, нескольких взяли в плен. Мень­шая часть рассеялась по степи.

Терентий и Пётр участвовали в этой опера­ции. Находясь большей частью в пеших поряд­ках, на этот раз они добровольно вызвались пойти на выручку крестьянам с хуторов. Бы­стро заседлав запасных лошадей, пластуны во­рвались вместе с отрядом в первый хутор. Здесь уже лежали во дворе насколько убитых черке­сов, горели хаты, и на фоне пожарища мелькали полуодетые мужчины и женщины.

Терентий увидел, что на Петра выскочили двое абреков и пытаются сбить его шашками с коня. Не раздумывая, Терентий гикнул, при­шпорил коня и бросился на ближнего горца. С ходу он рубанул наискось, слева вниз, и свалил абрека. Развернул коня и сбоку налетел на вто­рого горца. Завязалась ожесточённая схватка, черкес оказался сильным и ловким бойцом. Отбиваясь от казаков, он вдруг выбил шашку из руки Терентия. Сказалась недавняя рана, полученная при переправе через Кубань. Пётр заслонил собой друга и ещё ожесточённее стал наседать на абрека. Казалось бы, силы равны, но Пётр был более вынослив, и в голове под­стёгивала мысль, что за его спиной находится родич и друг. Терентий тем временем спешился и подхватил шашку. Из-за плеча сдёрнул ружье, прицелился в абрека и выстрелил. Пуля срази­ла черкеса, и друзья поскакали на помощь това­рищам, преследовавшим абреков.

Помощь казаков пришлась кстати, среди ху­торян почти не было потерь. Погиб один старик и были ранены две женщины. Весь скот, кото­рый захватили черкесы, казаки завернули из степи и вернули крестьянам.

Чтобы отвадить неприятеля от грабежей, Кацырев вновь снарядил отряд в триста человек и двинулся вглубь горных ущелий. За две недели отряд прошёл почти сто километров, разорил шесть аулов; казаки взяли почти сто черкесов пленными. Кроме этого, захватили более ше­стисот голов скота. Операция по усмирению горцев надолго запомнилась пластунам-деревянковцам. Именно их команда всё время нахо­дилась в передовом охранении. Часто пластуны ходили в разведку для выявления количества неприятеля.

Вернулись из похода усталые и простужен­ные. Часто приходилось ночевать в снегу. Не всегда можно было нормально питаться - ели всухомятку, не было времени и возможности готовить еду на костре. По приходу в крепость Терентий и Трофим слегли с высокой темпера­турой. Почти две недели находились друзья в горячечном бреду. Лекарь давал настои трав и мазал их тела барсучьим жиром.

Кроме Терентия и Трофима, в лазарете с про­студой лежали ещё четверо казаков. Через не­делю один из них умер. Пётр боялся, что его друзья тоже могут умереть от горячки, но Бог миловал, и постепенно казаки стали вставать, выздоравливать. Почти до самой весны Терен­тий кашлял и был слаб телом, к службе совер­шенно непригоден. Определили его в лазарет - ухаживать за больными и ранеными. Трофим Вовк выздоровел быстро и ходил с пластунами в дозоры. Зимой, после того, как выпал снег, вы­лазки горцев прекратились, и жизнь в крепости стала размеренной и монотонной.

Страдания Наталки

Прошёл год, как ушли казаки на войну. В се­мье Обломий подрастали Яким и Мишка. Ре­бята росли крепкими, здоровыми и смышлё­ными. Олеся возилась с детьми и занималась готовкой. Степан где-то добыл ткацкий станок, и иногда Олеся садилась за челнок. Из суровых ниток ткала основу, рисунок получался из кра­шеных ниток. Нигде никогда не училась, раза два увидела в поселении, как другие женщины ткут полотно, и стала сама на станке готовить материал для одежды. Также старые тряпки распускала на полоски и ткала дерюжки на пол.

Арина управлялась за скотиной, доила коров, ухаживала за поросятами. Когда собиралась стирка, с удовольствием стирала в больших ваганах (так называлось глубокое корыто). Раз в неделю устраивали баню, в этих же ваганах ку­пались все по очереди. И для стирки, и для ку­пания нужно было нагреть много воды. Степан построил на улице большую печку, да так хитро, что она обогревала, если надо, зимой всю хату, а летом заслонкой перекрывался поток горячего воздуха вовнутрь и направлялся сразу в трубу. На летней печке можно было готовить и при надобности нагреть большое количество воды.

Урожай в этом году был неплохим, не то, что в прошлом. И огород, и поля принесли много хлопот и радости Степану. Еле управились с Ариной во время уборки. Склад в склоне балки Степан увеличил и сделал отдельные помеще­ния для хранения зерна и овощей. Также для запасов рыбы, бочек с соленьями и хранения окороков, колбасы и прочих продуктов при­строил новое помещение - просторное, про­хладное, с вентиляцией на улицу.

Много времени заняло переустройство скла­да, но хозяйство у Обломиев крепло, появля­лось больше продуктов, нужно было хранить не только для собственного пользования, но и для продажи. Землю, освободившуюся при устрой­стве склада, Степан перевёз телегой за ручей, где в прошлом году унесло часть огорода.

Огород тоже претерпел новое устройство. Камнями Степан сделал стенки на огороде и насыпал землю так, что со стороны склон ка­зался большими ступенями. Теперь при силь­ных дождях посевы не смывало.

Не обходили Степан и Арина вниманием и семью Галки. Несколько раз, управившись с посевной, ездили к Наталке - помогать на поле. Конечно, не смогли занять посевами всю вспаханную землю, но по мере сил необходи­мое для прокорма количество хлеба, кукурузы и гороха засеяли. Помогли, уже перед Трои­цей, и с огородом.

Почти половину овощей в низине Наталка посадила сама. Никита ходил с трудом, его здо­ровье сильно подкосила смерть любимой жены. Наталка возилась со скотиной, готовила, при­биралась в хате и, когда выкраивалась минутка, оставив Гришу на старика, бежала на огород, пыталась там что-то делать. Неприятность до­ставляло то, что сломалась телега, а Наталка ничего не могла с этим поделать. Не было в се­мье мужской руки, и хозяйство постепенно раз­валивалось. Покосился сарай для скота. Ветром разодрало камышовую крышу на хате. По мере умения и сил Наталка пыталась исправлять возникающие разрушения.

В конце лета приехали Степан с Ариной. Вро­де, и недалеко жили друг от друга, а времени не было отлучиться из своего хутора. Степан по­чинил телегу, установил на неё новое колесо, прибил доски, чтобы ничего не проваливалось и не терялось. Арина помогла прибраться в хате. Наталка сама не успевала охватить все дела. Помогли собрать урожай. Степан перевёз сено поближе к хате. Все заняты были работой на­столько, что даже поговорить толком не удава­лось. Всё бегом, всё быстро делали, понимали, что на праздные разговоры нельзя отвлекаться.

Единственно, когда собирались уезжать отец с Ариной, Наталка не выдержала и заплакала. Арина обняла её за плечи, тоже зарыдала:

-   Колы ж ця вийна скинчыться? Сил бильшэ нэмае чэкаты. Абы жыви повернулыся наши козакы.

-   Мэни увэсь час Петро сныться, як скачэ до мэнэ, а дорога видсуваеться и видсуваеться, як рика, а вин протыв ричкы плыве, - отозвалась Арина.

Степан не выдержал, смахнул украдкой слезу:

-   Хватэ сльозы лыты и голосыты, як бы лыха нэ наклыкалы. Така ваша доля - чэкаты казака до дому, и щоб вин там не горював, нэ згадуваты смутно.

Простились у хаты, да и отправились к сво­ему хутору. Наталка стояла, глядя из-под руки, пока телега с родными не скрылась вдали. По­том вернулась к сыну и свёкру Они будто по­чувствовали, что Наталка только что плакала, сами сидели, обнявшись, на лавке и шмыгали носами.

-   Що малый, що старый, за обома вамы трэба тэпэр носы вытыраты, - сказала Наталка и ста­ла готовить на стол нехитрый ужин.

Отец привёз ей кое-что из своих запасов, и теперь, кроме каши, на столе стояли пирожки с творогом и варенье к молоку. Наталка в этом году не успела заготовить ни варенья, ни кура­ги, только груши-дички и яблок насушила, что­бы узвар варить.

Покормив свёкра и сына, Наталка на минут­ку присела на лавку. Посмотрела на свои руки и снова заплакала. Жёсткие мозоли на руках, за­горелое, огрубевшее, обветренное лицо, посто­янно болящая спина от тяжёлой работы сильно состарили её за какой-то год.

-   Вот вернётся Терентий с Кавказа и разлю­бит меня, совсем в мужика превратилась, - по­думала Наталка.

Но на полатях захныкал маленький Гриша, она встрепенулась и все тяжёлые думы забы­лись мгновенно, и жалость к себе, и боль от одиночества, и боль во всём теле от тяжёлой работы. Надо было делать работу по дому, ведь, кроме неё, никто этого не сделает.

Письмо с Линии

Уже по снегу Степан ездил в Деревянковку и в правлении ему вручили письмо от Петра. Степан попросил писаря прочитать письмо, сколько смог, запомнил. Обрадовался, что у казаков на Линии всё благополучно. Из прав­ления заехал к своему товарищу Ивану Вовку, пересказал содержание письма и все новости и приветы от его сына, Трофима. Там, у Ива­на, Степан и остался ночевать: опасался в ночь ехать домой - снова в степи лютовали волки.

Посидели вечером за столом, выпили терновочки. Иван позвал соседа, который знал гра­моту, сосед перечитал теперь и семейству Вовка письмо. Загрустили, запечалились казаки: что ж поделать, доля такая - на границе стоять, свои земли охранять.

Утром отправился Степан вдоль лимана к себе на хутор. Ему повезло - ехал не один, сосед Нечипоренко тоже выбрался проведать своё хо­зяйство. Ехали в санях Нечипоренко, привязав лошадь Степана сзади. Мороз был не сильный, но чуть мела позёмка, и говорить не хотелось. Нечипоренко пожаловался, что работники его стали приворовывать, кое-что из припасов про­дали на сторону, а за вырученные деньги купи­ли себе самогонки и пьянствовали. Что-то с ними надо делать, видимо, придётся по весне новых нанимать, благо из России весной при­ходят в поисках работы целые ватаги крестьян.

На развилке дорог Степан пересел в свои сани и направился на хутор к Наталке. Надо пересказать ей новости. Наталка не ожидала в этот день отца и возилась в сарае со скотиной. Степан привязал свою лошадь к плетню, наки­нул на спину попону; он не собирался задержи­ваться здесь надолго. Помог Наталке наносить сена и воды, потом нарубил дров на несколько дней и только потом зашёл с Наталкой в хату и стал рассказывать новости.

Старый Никита плохо слышал и всё время переспрашивал, что с Терентием, и как он ра­нен. Наталка сначала очень сильно испугалась, когда Степан по порядку пересказал ей содер­жание письма, потом поняла, что Терентий уже выздоровел и снова воюет, успокоилась. Напои­ла отца и своих домашних молоком с пышками и мёдом (мёд ей как-то в конце лета завёз Сте­пан со своей пасеки). Пышки у Наталки получа­лись воздушными, хрустящими. Степан всегда удивлялся: вроде, у матери Наталка училась го­товить, а вкус её еды - хлеба, борща, пирогов - всегда отличался в лучшую сторону Вроде, она секрет какой-то знала, готовила вкуснее Олеси.

Погостив с часок, Степан отправился домой. На улице, садясь в сани, он пообещал Наталке приехать в скором будущем, помочь с дровами.

Дома Степана заждались. Всё же тревожно было: в степи иногда целые стаи серых разбой­ников шастали, да и мало ли - дорога дальняя, всяко может случиться. Раздал дед гостинцы Якимке и Мишане, отдал вырученные от про­дажи рыбы деньги Олесе, а Арине привёз не­много разных красок, что купил у знакомого иконописца. Арина уже давно начала потихонь­ку рисовать - то на печке целые картины нари­сует, то на стене хату под тополем красиво ото­бразит. Будто картинки из сказок Пушкина, что привёз Пётр из Тамани. Арина сначала стесня­лась своего умения, но потом, видя, что всем её художества нравятся, робко попросила Степана достать ей краски и большой лист плотной бу­маги. Всё это Степан и исполнил, чем доставил невестке большую радость.

После раздачи подарков Степан стал расска­зывать содержание письма, что привёз из Деревянковки. Арина и Олеся с замиранием сердца слушали новости. Когда Степан дошёл до того места, где описывалось ранение Терентия, обе заплакали.

- Ой, достаеться нашым козакам. Навищо тилькы ця вийна? Скоришэ б утыхомырылы цых басурманов, - проговорила Олеся. - Потрибно тут працюваты, детишек ростыты, зем­лю обробляты, а не воюваты.

-   Нэ можна так говорыты, ворогы прыйдуть и хату спалять, и тэбэ в полон забэруть, - от­вечал грустно Степан.

Посидели немного за столом, вспоминали, как Пётр и Терентий за рыбой на лиман ездили, на охоту ходили.

-   Хоч бы знаты, чы нэзабаром та вийна закинчыться? Нам те ще терпымо, а як Наталци однией на хутори? Одна и за чоловика, и за бабу… - вставила своё слово Арина.

-   Така доля в жинок - чэкаты чоловика и терпиты, - отвечал Степан.

Якимка попросил письмо, ведь он учился у отца читать и писать, может, что и разберёт в написанном. И на самом деле, хоть и с трудом, по слогам, но прочитал всё письмо до конца. Пока он читал, Олеся и Арина, затаив дыхание, слушали и постоянно вытирали слёзы. Прямо с листа новости от родных казались ближе и по­нятнее, чем в пересказе Степана.

Ещё раз Степан уточнил, что нужно сделать для Наталки, какие работы выполнить ему и Арине, когда поедут на хутор к Галке. Погово­рили-поговорили, да и решили - надо поехать в ближайшую неделю, Наталке помочь, совсем она закрутилась одна.

-   От прииду з лыману, рыбы заготовлю, так потом и поидэмо з Орыною до Наталкы. Гостынэць повэзэмо и роботу зробымо, - завершил воспоминания Степан.

Он с Иваном Вовком и его сыном, будучи в Деревянковке, решил снова выбраться на ры­балку на лиман. Зимняя рыбалка хоть и тяжё­лый труд, но очень хотелось свежей рыбки. И на продажу, может, получится добыть, посолить, да подкоптить. Он уже подсчитывал в уме, сколько денег можно выручить с рыбалки.

На рыбалке

Через три дня приехали на двух санях Иван Вовк с младшим сыном Тимофеем. Степан не­долго собирался: бросил в свои сани нехитрое снаряжение - черпак из мелкой сетки да меш­ки для рыбы. По свежему снегу быстро добра­лись до лимана. На берегу ещё летом Степан сделал новые коты, построил из камыша про­сторный шалаш.

Быстро набросали в затишке сена для лоша­дей, по льду разошлись к котам. Степан пока­зал, как вытащить заслонки перед лабиринтом. Освободили все проходы в ловушки и у шалаша стали готовиться к рыбалке. Разожгли костёр; стена шалаша была отражателем тепла. При­готовили коптильню. Так было удобно: рыба не мороженая, и тепло от коптильни не пропада­ет, греться можно и обрабатывать рыбу прямо здесь же, на берегу

Перед обедом пошли проверять ловушки. Рыбы зашло не очень много, да и то, в основ­ном, мелочь.

-   Цэ нэ страшно, зараз до вэчора набижыть рыба, готуй тилькы мишкы побильшэ, - пошу­тил Степан.

-   Як бы нэ довэлося порожнимы додому повэртатыся. От будэ смиху, повный блыман рыбы, а мы нэ можэмо нэи вытягты, - с опаской вто­рил ему Иван.

Пока обработали первую партию рыбы и часть заложили в коптильню, подошёл вечер. Мороз был небольшой, решили остаться на следующий день. Сделали из камыша настил и от ветра затишек, поставили сани так, что в них можно было ночевать. Уже смеркалось, когда пошли проверять ловушки. На этот раз обнаружили столько рыбы, что черпали её не­сколько часов. Видимо, потепление как-то при­жало рыбу к берегу, и стенки коты направили её в ловушки. В этот раз было много чебака и сулы.

В одной ловушке обнаружили огромного сома, для выуживания которого потребовалась сила всех рыбаков. Зацепили его багром и еле- еле вытащили на лёд, а там уж до берега волок­ли, обмотав рыбину верёвкой за жабры. Длина сома составила около двух метров. Удивитель­но, как он протиснулся в узкий проход ловуш­ки. Решили отвезти его в Деревянковку и про­дать целиком.

До полуночи сортировали рыбу, закладывали партиями в коптильню; часть просто раздела­ли, чтобы потом посолить дома. Умаявшись, легли спать, зарывшись в солому

Утром ещё раз пошли проверять ловушки, и снова в них было полно рыбы. Выловили столь­ко, что едва увезли на трёх санях.

Степан приехал на хутор уже к обеду. Уста­лый, промёрзший, он разгрузил весь улов, рас­сортировав: копчёную рыбу - в склад, а осталь­ную, чуть просоленную, занёс в хату - пусть женщины доведут её до ума. На всю неделю хватило рыбы: готовили щербу, жарили и за­пекали в глине. Этот рецепт придумала Олеся ещё на Украине: потрошила рыбу, закладывала внутрь укроп, сладкий перец и лук, солила и об­мазывала глиной. Всё это закладывали внутрь печи, как хлеба, и, вытащив через некоторое время отожжённый брусок, разбивали глину и получали ароматное, нежное и вкусное блюдо.

К новому году Степан отвёз всю заготовлен­ную рыбу и немного горшков на продажу. Вме­сте с ним поехала в Деревянковку и Арина. Она хотела немного помочь Наталке, пока Степан будет в поселении.

Быстро доехали на хутор к Наталке. Она вы­глядела совсем плохо. Лицо осунулось, руки покрылись трещинами от холода и заветрились. Наталка постоянно недосыпала. Уход за скотиной, хлопоты по дому и заботы о сыне и свёкре совсем измотали её. Выглядела на лицо, как сорокапятилетняя старушка. Степан вино­вато смотрел на дочь: иногда он совсем забывал о ней, потому что дома тоже забот было сверх меры. Арина принялась сразу хлопотать в хате.

Степан сказал, что заедет в правление к писа­рю, чтобы написать письмо на Линию казакам. Может, и Наталка что хочет передать Терен­тию? Наталка заплакала и говорит:

-   Пэрэдайтэ Терентию просто наши побажання здоровя. Нэ кажыть, що тут бачылы, нэхай нэ трывожыться. Що корысти вид того, вона довидаеться, як мэни важко, будэ хвылю- ватыся и рваты соби душу. Нэхай повэртаеться скоришэ здоровый и жывый.

На том и расстались. Степан погнал сани в сторону Деревянковки, надеясь попасть в по­селение пораньше.

По приезду в курень Степан решил сдать весь товар, рыбу и горшки, перекупщикам. Конечно, так было меньше денег, но важно было сэконо­мить время. Между делами Степан сходил в канцелярию и уговорил писаря за десяток яиц написать письмо сыну и зятю. Около часа за­няло послание. Потом Степан зашёл в церковь, поставил свечки святым и заказал сорокоуст за здравие воинов Петра и Терентия.

Купил в лавке по просьбе Арины красивой материи на рубашки детям и на обновы для не­вестки и Олеси.

Степан категорически не хотел что-то по­купать для себя. Пётр в последнем письме на­писал, что привезёт отцу красивые одежды, добытые в походе против черкесов. Степан вспоминал с удовольствием, как выглядел Пётр, когда вернулся с последней службы. Черкесска, бешмет и зелёные шаровары просто покорили его своим видом. Он представлял, как придет к Ивану Вовку в новой обнове. Не носил он ору­жия в обычные дни, но в мыслях уже видел, как на поясе у него будет висеть кинжал в красивых ножнах. По старости лет стал он привередли­вым в одежде. Если на работу в будни надевал что попроще, то в праздники одевался по за­порожским обычаям в яркие наряды. Атласная синяя свитка, красная рубаха, яркие зелёные атласные шаровары подпоясаны широким чёр­ным кушаком - со стороны выглядел красочно. Общий вид дополняли уже седые свисающие усы и чуб-оселедец, намотанный на ухо.

Ещё в лавке купил детям кулёк конфет. Сте­пан сам иногда любил побаловаться конфетой или сахаром вприкуску, когда пил кофе или чай.

Дорога была укатана, добрался до своего хутора за несколько часов, по пути захватив Арину Степан радовался, что все дела в Деревянковке сделал за один день. Решил на неделе выбрать время и вместе с Ариной ещё раз по­ехать на хутор к Наталке, помочь ей немного управиться с хозяйством.

Но не всё получается, что загадывается. Сно­ва заболела Олеся. Выскакивала из хаты на­легке и простыла. Жар и слабость свалили её в постель. Арина хлопотала, заваривала калину, давала отвар душицы, чабреца и зверобоя, но Олесе становилось всё хуже и хуже. Она зады­халась, кашляла, по ночам не могла лежать, так как останавливалось дыхание. Арина не знала, что делать, не с кем было посоветоваться. Дела­ла обтирания и припарки свекрови, но ничто не помогало, и Олеся сгорала на глазах.

Смерть Олеси

Степан с состраданием смотрел, как прямо на глазах угасает его жена. Олеся перенесла в своей жизни столько горя, что это не могло не отразиться и на её здоровье. Тяжкий труд на па­нов ещё на Украине, постоянные простуды, на­дорванное здоровье уже здесь, на Кубани. Олеся никогда не берегла себя, все силы отдавала, что­бы её муж и дети не испытывали неудобств от её хвороб. И вот теперь силы окончательно по­кинули её. Олеся понимала, что настало время уходить, но она не молилась о своём спасении, а наоборот, все мысли были о том, как останутся без её заботы муж, дети и внуки.

Прямо на новый год Олеся тихо ушла в иной мир. Ещё с утра она постанывала, видимо, тяж­ко ей было, а потом позвала Степана, попроси­ла, чтобы Якимка и Мишка ушли в другую ком­нату. Взяла за руку Степана, прижалась к ней. Слёзы стекали по впалой морщинистой щеке.

-   Просты мэнэ, якщо колы скрывдыла тоби, мий ридный. Мэни з тобою було спокийно, - прошептала Олеся и затихла.

Степан перекрестился и застыл надолго, не выпуская руки Олеси. Слёзы текли по его лицу, и он не замечал, что плачет.

Зашла в комнату Арина, обняла за плечи свё­кра и увела к детям. Сама стала готовить Олесю в последний путь.

Прежде всего, по обычаю, омыла душу: перед умершей поставила сосуд с водой, в котором, по поверьям, купалась душа, прежде чем улететь на тот свет. Такой сосуд должен стоять 40 дней - столько, сколько душа прощается с телом.

После омовения души покойной Арина до­стала из сундука всё, что хранила свекровь на смерть, обмыла её с помощью Степана и уложи­ла на лавку ногами к двери. После этого стала одевать в последние одежды. Свитка и юбка были чёрного цвета. Голову накрыла платком и вложила в руки деревянный крестик.

Арина сняла с покойной серьги, что та носи­ла, на глаза положила медяки.

-   Пиду зроблю труну, хрэст и выкопаю могылу, - сказал Степан.

Он оделся и ушёл. Арина с детьми стала мо­литься перед иконами. Она расплела волосы и надела чёрные одежды. Яким и Миша ещё не по­нимали, что случилось, но видели, что и мать, и дед очень опечалены. Они тихо стояли на ко­ленях возле матери, которая молилась и вспо­минала всё то доброе, что видела и принимала от свекрови. Потом встрепенулась, оставила детей в другой комнате, тепло оделась и вы­шла на улицу. Надо было оповестить Наталку и ближайших соседей по хутору. Арина заседла­ла лошадь и верхом, рысью, поскакала на хутор Галки. Степан в последний момент успел пере­хватить её и дал с собой карабин - мало ли что может случиться в степи.

Наталка собралась быстро. Она будто чув­ствовала, что с матерью случилась беда. Ни слёз, ни рыданий не показала. Быстро собрала Гришаню, заседлала верхом лошадь и отпра­вилась с Ариной на родительский хутор. На полпути Арина ускакала на хутора Головка и Андрияша, ближайших соседей. Они часто за­ходили к Обломиям, знали и уважали Олесю, и надо было известить их о её кончине.

Пока Арина была в пути, Наталка добралась до хутора, поплакала у тела матери, помогла отцу с управлением скотины и стала готовить еду на помины. Степан с Ариной с самого на­чала решили хоронить Олесю на следующий день. Место под могилу выбрали на ближайшем кургане, чтобы ветрами овевалась могила и вечно находилась среди степных трав и цветов. Очень трудно было по морозу копать могилу, пришлось разводить несколько раз костёр, что­бы прогреть землю.

На следующий день с утра приехали соседи. Немногословные, повидавшие на своём веку много горя и лишений, старые казаки с пони­манием отнеслись к горю Обломиев. Головко помог копать землю. Много не говорили, всё понятно было и без слов. Каждый из взрослых знал, что ему делать в подобном случае. Женщи­ны распустили волосы и причитали, вспоминая всё, что не успела сделать Олеся, о чём мечта­ла. После обеда вынесли гроб с покойницей из хаты. Перед тем как вынести из двери, трижды осторожно постучали гробом по порогу. Так за­печатывали покойнику дорогу назад. Положи­ли гроб ногами вперед на сани и отправились в её последний путь.

Природа как бы тоже прощалась с Олесей. Выдался чуть морозный, но солнечный день. Провожать её в последний путь отправились все, даже дети. Их посадили рядом с гробом в сани и укутали большим овчинным кожухом.

Прощались недолго. Становился человек на колени перед гробом, прислонялся головой и говорил, чтобы Олеся простила его. Сухо стук­нули комья мёрзлой земли по крышке гроба, в голос заплакали Наталка и Арина. Степан ото­шёл в сторону, пока закапывали могилу - не хо­телось ему показывать свои слёзы.

За поминальным столом не рассиживались, у каждого было много неотложных дел. Обяза­тельным блюдом на поминах был канун - ва­рёная пшеница с мёдом. Сразу после трапезы поставили на окно стакан водки и кусок хлеба, предназначенные для духа покойной.

Уже темнело, как Степан запряг лошадь в сани и отвёз Наталку с Гришей на хутор. Как и пред­полагала Наталка, старый Никита не смог упра­виться полностью за скотиной. Коровы мыча­ли, им вторили визгливо свиньи. Степан помог дочери управиться с животными, дал всем сена, а свиньям наколотил болтушки. Наталка тем временем быстро подоила коров, приготовила еды, чтобы покормить Никиту. Поздно вечером Степан отправился домой. Он очень боялся на­падения волков, держал наготове ружье, но всё обошлось. Проезжая мимо кургана, на котором сегодня похоронили Олесю, он остановился и прочитал «Отче наш»:

- Отчэ наш. Ты що еси на нэбэсах, нэхай святытся имя Твое, нэхай прыйдэ царство Твое, нэхай будэ воля Твоя, як на нэби, так и на зем­ли. Хлиб наш насущный дай нам сьогодни; и просты нам провыны нашы, як и мы прощаемо вынуватцям нашым; и нэ ввэды нас у спокусу, алэ вызволы нас вид лукавого. Бо Твое е цар­ство и сила и слава, на викы вични. Аминь.

Минуту помолчав, Степан перекрестился и поехал домой. Долго не мог заснуть ночью. Ти­шина в хате стояла гробовая.

На другой день пошли на курган, понесли «завтрак» покойной. Посидели молча у могилы. Вскоре подъехала верхом Наталка. Спешив­шись, обняла отца, будто давно не виделись. Очень тоскливо было Степану, и Арина с На­талкой это понимали. Они попросили Степана, чтобы тот, будучи в Деревянковке, заказал ли­тургию по Олесе.

Расстались тут же, у кургана. Наталка поспе­шила на хутор, где почти без присмотра остался маленький Гриша. Никита совсем был плох, и доверять ему ребёнка было просто опасно.

Зима в крепости

Перед новым годом в предгорьях выпало очень много снега. Сама Усть-Лабинская кре­пость будто покрылась белым покрывалом. Если бы не дымки из труб, то издали и не рас­познать, что здесь целое поселение.

Служба казаков сводилась лишь к наблюде­нию за противоположной стороной и редкими объездами верхом, когда было ненастье или шёл снег. Три друга маялись от тоски по дому. Терентий иногда заходил в хату, где размеща­лись деревянковцы. Ему было особенно труд­но, так как всё время он проводил в лазарете, помогал фельдшеру ухаживать за больными и ранеными. Было много работы по колке дров и заготовке воды. Помимо этого, приходилось носить еду из кухни и прибираться в комнатах. Терентия тяготила эта обязанность, хотелось быть рядом с товарищами, ходить в дозоры, не­сти обычную службу.

Прошёл слух, что по весне отпустят деревянковцев на льготу Эту новость принёс Терентий, который, в свою очередь, услышал её от фель­дшера. Фельдшер дружил с писарем, и оба име­ли склонность проводить время за горилкой. Но новость была пока слухом, и Пётр призывал товарищей не особо надеяться, потому что ра­зочарование повлечёт за собой душевную боль.

Да и положение дел на Линии говорило, что черкесы не собираются успокаиваться. Глу­бокой зимой пока затихли, а всё лето и осень держали казаков постоянно в тревоге. Набеги, захваты пленных и скота происходили то на од­ном участке Линии, то на другом.

В феврале Пётр получил письмо от Арины. Мелким почерком на большом листе описыва­лись все события, происходящие в семьях Пе­тра, Терентия и Трофима. Порадовало, что все живы и здоровы, ждут их с нетерпением, желают здоровья, особенно Терентию после ранения.

Пётр почти каждый вечер перечитывал пись­мо при свете каганца в углу хаты. Он вспоми­нал ласковые слова Арины, светлые пушистые головки сыновей, домовитого отца и хлопот­ливую мать. О сестре почему-то вспоминалось отдельно, но всё равно с тёплой ноткой в душе. Пётр понимал, что Наталке приходится сейчас особенно тяжело. Осталась она с малым ребён­ком и беспомощным стариком на руках. Хозяй­ство, вроде, и небольшое, но одному человеку справиться со всем этим было очень трудно.

Думал Пётр, как там его жена Аринушка? Он помнил чуть ли не воочию глаза жены, в ми­нуты ласки такие затуманившиеся, её губы с беленькой родинкой в уголке рта, ощущал ино­гда её дыхание, пахнущее почему-то женским молоком. От всего этого кружилась голова, и Пётр начинал молиться о здравии и благопо­лучии своей любимой. Сдержанный в жизни, в мыслях он просто накрывал своей нежностью Арину. Представляя её в мыслях и мечтах, Пётр понимал, что красивее и ближе нет на свете женщины. В такие минуты он доставал сунду­чок и рассматривал украшения и одежды, что приготовил для жены. В мечтах видел, как она всё это наденет и станет ещё краше.

Терентий и Трофим часто видели затума­ненные глаза товарища и догадывались, что в эти минуты он думает о семье, о любимой жене, о детях. И даже немного побаивались, как бы Пётр не тронулся головой от такой люб­ви. В боях Пётр становился стремительным и жёстким. Нет, он не боялся погибнуть, опасал­ся только сгинуть в далёком краю и оставить семью без защиты. Товарищи присматривали за его лихими действиями в стычках с непри­ятелем. И по возможности всегда приходили на помощь в тяжёлые минуты.

Нужно отметить, что уже почти полгода пла­стуны были переведены на смешанный вид несения службы. В схватках с неприятелем за­хвачено было много лошадей, и теперь зависе­ло от характера выполняемого задания, будут они пешими или конными. У каждого казака было по две лошади - это накладывало до­полнительные заботы. Нужно было ухаживать за лошадьми, следить за тем, чтобы они были здоровы, подкованы, и упряжь находилась в ис­правности.

По выслуге и уходу на льготу эти лошади пе­редавались казакам в собственность. Снабже­ние жалованьем, продовольствием и фуражом было весьма скудным. И потому казаки добы­вали всё это своими силами из так называемой «барантовой» суммы, то есть, пользуясь трофе­ями во время походов.

Возвращение домой

Прошло несколько месяцев, наступила весна, и в крепости снова настали горячие денёчки. За зиму кое-где в крепости оплыли земляные валы, деревянный частокол по верху вала тоже надо было ремонтировать. Да и хаты, в которых жили казаки, сильно пострадали под больши­ми сугробами. Казаки вместе с наёмными ра­ботниками на подводах возили землю к валам, укладывали в промоины высокие плетёные корзины и засыпали их привезённой землей. Лес для частокола возили из-за Кубани. Руби­ли сосны на черкесской территории и плотами сплавляли на правый берег. От берега к крепо­сти тянули брёвна волоком. Помимо работ по благоустройству укрепления, приходилось хо­дить в дозоры.

Давным-давно в крепости был создан мено­вой двор, где проходил обмен товарами между закубанскими жителями и русскими купцами. Выгодно было менять со стороны горцев про­со, мёд, воск, фрукты, кожи, шкуры диких жи­вотных, шерсть, дёготь, скот. С русской терри­тории предлагали соль, верёвки, холсты, хлеб. Запрещено казакам было продавать или менять для горцев оружие, порох, селитру, свинец. Напротив крепости через Кубань построили мост и карантинный пост. В самой крепости разместились склады русских купцов и лавки мелких торговцев. Всё это создавало дополни­тельное беспокойство казакам, охраняющим границу. Приходилось быть начеку в любое время суток. Мало ли кто проберётся на пра­вый берег под видом мирного черкеса.

В конце мая пришло распоряжение из Екатеринодара отпустить на льготу казаков, про­служивших на Линии два года. Деревянковцы первыми были выписаны из команды.

Терентий, Пётр и Трофим с товарищами выехали на Деревянковку рано утром. Ехали верхом, в смене имея ещё по одной лошади. Почтовая дорога, по которой они выдвинулись в сторону родного куреня, была оживлённой. В оба конца двигались всадники, тарантасы, обозы с товарами. Через определённые участ­ки дороги стояли пикеты или кордоны.

Пётр ехал домой с тревожной душой. Уже более месяца его одолевали кошмарные сны. Чудилось ему, что в сражении он вдруг остался без сил, и черкес отрубил ему руки и ноги. И не умер он, а лежит в степи без движения, и боль идёт не из отрубленных конечностей, а из сердца. Радоваться бы, что едут домой, но не было радости от скорой встречи с родными, с любимой женой, с детками дорогими.

Терентий видел, что с Петром что-то тво­рится, пытался разговорить его, но друг мол­чал, насупившись, не мог или не хотел объяс­нить причину печали.

За два дня добрались до Каневского куреня, а там, за рекой, и Деревянковка. Через Челбас переправились по новой дамбе. Трофим угова­ривал друзей заехать к нему домой, но Пётр с Терентием рысью поскакали к себе на хутора.

Пётр на минутку заскочил к Наталке и сразу понял: что-то случилось. Плача, она первым делом обняла брата и сказала:

-   Мамы нэмае, залышыла вона нас!

Пётр вдруг осознал, что свет вокруг него по­тускнел, будто чёрные тучи застлали солнце. Ноги подкосились, и он сел на бревно у хаты.

Терентий обнял плачущую Наталку и, целуя мокрое лицо, пытался успокоить жену.

Из хаты, опираясь на палку, вышел Ники­та. Он плохо видел и слышал, но Наталка так громко плакала, что он всполошился. Узнал по голосу сына, подошёл и обнял, пряча глаза. Со­всем старый отец стал, совсем ослабел, даже объятия были чуть слышны, не то что лет де­сять назад. Тогда отец мог обнять Терентия так, что даже вздохнуть нельзя было. Радость от встречи была омрачена известием о смерти Олеси и видом совсем немощного отца. Терен­тий зашёл в хату. Там в кроватке стоял его сын Гриша. Терентий с нежностью взял его на руки:

-   Ну, вылытый козак! Мий сын, моя кровынушка!

Терентий только сейчас почувствовал, как он соскучился по дому, по мирной жизни, хле­боробскому труду. Слёзы навернулись на глаза, сердце сжалось, но не больно, а как будто кто его просто придержал, погладил. Он вышел с сыном на руках во двор. Наталка не знала, что делать - то ли с братом побыть, разделить его горе, то ли к мужу броситься, радоваться его приезду. Терентий понимал всё и отошёл к отцу на брёвна, сел рядом, одной рукой при­держивал сына на коленях, другой чуть приоб­нял отца. И во всём этом чувствовалась такая радость, такая нежность, что со стороны не­возможно было не улыбнуться.

Пётр поднялся, ещё раз обнял сестру, старо­го Никиту, нажал на нос Гришане, кивнул Те­рентию и сел в седло. Надо было ехать домой.

По пути увидел на кургане одинокий крест, спешился и подошёл к могиле. Опустился на колени, погладил земляной холмик и сказал:

-   Мамо, мамо, нэ думав я, що нэ побачу Вас бильшэ. Як жэ тэпэр жыты? Нэ почую николы Вашого голосу и нэ видчую, як Вы гладытэ мэнэ по голови.

Пётр сидел у могилы, вспоминал всё, что помнил из своей жизни: как маленьким раз­бил коленку, а мама прикладывала подорож­ник и обматывала тряпицей, оторванной от подола; как упал с лошади на всём скаку, а мама прибежала, взяла его голову, нежно гла­дила и приговаривала, что всё будет хорошо, заживёт, забудется до свадьбы; как спрыгивал с дерева и ободрал всю кожу на животе, а мама мазала ссадины и целовала, роняя слёзы.

Так продолжалось бы долго, но со стороны хутора донёсся крик. Пётр оглянулся и увидел, что к нему бежит Арина. Уже несколько раз было такое - казалось, что Арина летит над степью; платок развевался за спиной, и каза­лось, что у неё выросли крылья.

Пётр встал с колен и бросился навстречу любимой. Сердце его колотилось, словно хо­тело выскочить наружу. С размаху обняв жену, Пётр слышал только её дыхание. Арина об­мякла в его руках, будто потеряла сознание. Пётр взял её на руки и пошёл к дому. Лошади шли следом.

Не доходя до края балки, Арина очнулась в его руках и затрепетала, стала обнимать, цело­вать, да так, что у Петра перехватило дыхание, и он вместе с Ариной опустился на траву.

-   Ни, отут нэ трэба, давай додому йты, удома батько з дытынкамы. Нэ хочу так швыдко.. Мылый, коханый мий! У нас уси жыття упэрэди. Главнэ, що дочэкалася тоби. Жывый, коха­ный, бажаный...

Арина шептала, будто задыхалась, не могла остановиться. Пётр смотрел на жену. Лицо её было похоже на икону. Когда она шептала, слы­шен был запах грудного молока - так он всегда узнавал, что Арина ждёт его, желает ласки, бли­зости. Но вот она очнулась и, смущаясь, сказала:

-   Пидэмо додому, ты напэвно утомывся, нагодую тэбэ, дам видпочыты.

Обнявшись, они шли на хутор. С пригорка было видно, что во дворе возится Степан, и рядом дети в траве копошатся.

-   Як я скучыв! Як тут красыво на хутори... Я вжэ нэ мрияв, що додому добэруся!

Пётр снова почувствовал, как сжалось сердце в груди. Перевёл дух и крикнул во весь голос:

-   Я прыйшов додому!

Видно было, как во дворе вскинулся Степан, присмотрелся из-под ладони и кинулся на­встречу. Следом побежали дети.

Пока Арина готовила на стол, Пётр ходил вместе с отцом по двору, смотрел, как измени­лось хозяйство, что нового появилось после его отъезда. Порадовался, что Степан сделал боль­шой склад для продуктов. Ещё на Линии он мечтал вместе с отцом чаще ездить на лиман и всерьёз заниматься рыболовством. Кроме кот-ловушек, неплохо было бы построить большую лодку и приобрести вентеря. Он видел как на Лабе и на Кубани ставят в заводях вентеря, и сколько таким образом ловится рыбы.

Но вот Арина позвала своих мужчин за стол. Пётр поразился разнообразию блюд, на Линии казаки привыкли питаться скромно. Доволь­ствия из войска практически не было, каждая крепость, каждый полк сами добывали себе пропитание.

Степан налил себе и сыну терновки, а Ари­не - вишнёвой наливки. Пить не стали, толь­ко чуть пригубили - на дворе день в разгаре, много работы ещё предстояло сделать. Пётр с наслаждением ел домашние разносолы. За два года подзабыл вкус окорока, колбасы, пирож­ков со сметаной, солёного арбуза, квашеной капусты. Дети забыли отца и дичились, стара­лись не смотреть в его сторону.

После обеда Пётр открыл походный сунду­чок и стал раздавать подарки. Отцу вручил черкеску чёрного сукна с серебряными газы­рями, достал бешмет и лохматую белую па­паху; по сложившейся традиции подарил ещё турецкую трубку и большой кисет заморского табака.

Якиму вручил кинжал в серебряных ножнах, обнял его и сказал:

-   Сын мий, ты вжэ дорослый, дийсный козак. Тоби цэй кынджал дарую на все жыття. Нэхай вин тэбэ выручае у важку хвылыну, але николы нэ доставай його бэз потрэбы. Будь хо­робрым и бэрэжы нашу нову Батькивщыну - Кубань.

Яким очень серьёзно посмотрел на отца, по­тянулся к нему, прижался к руке и сказал:

-   Батько, я буду гарным козаком, можэш на мэнэ сподиватыся.

Пётр достал из сундука оловянных солда­тиков, которых купил в крепости перед отъез­дом, и позвал к себе Мишу:

-   Сынок, ты щэ малэнькый, даю тоби солдатыкив, учыся воюваты покы тут, у хати, прийдэ щэ твий час.

Миша поджал губы и обиженно, со слезами на глазах, прошептал:

-   Ага, Якымке кынджал, а мэни играшку для малэнькых. Я шаблю хочу и коня, я тэж козак.

Взрослые засмеялись. Вот Мишка, маленький, а уже с гонором. Пётр ласково взглянул на жену и, перевернув сундук, показал, что там ничего больше нет, кроме нескольких бумаг и разных вещиц для мундира. Арина, улыбаясь, сказала:

-   Нэ трэба мэни подарункив, головный подарунок - цэ ты, жывый и нэпошкоджэный, прыйшов додому, - она подошла к мужу и при­жалась к плечу.

-   Ни, рано ты вид мэнэ видбываешся. Увэсь час думав про тэбэ, и нэ прыготуваты подарунок я нэ миг. Я хочу, щоб ты була сама ошатна, найкрасывиша! - ответил Пётр.

Он взял большой мешок, развязал ремешок и стал доставать наряды, один другого красивее. Длинное белое платье из шёлка, красное платье из бархата, красного атласа, вся в вышивках, жилетка, сафьяновые чувяки из цветной кожи, большая цветная шаль с кистями, кафтан с се­ребряными застёжками и по краям расшитый галунами, и красивая, мехом внутрь, шуба.

-   Я, що, туркэня, чы що? Як цэ усэ вдягаты, якщо наши жинкы ходять скромнишэ. И куды цэ вдягаты? Чи у сарай худобу доглядаты? - спросила, улыбаясь, Арина.

Она была очень рада тем обновам, что при­вёз муж, уже в голове прикидывала, что надо подшить, что укоротить. Но это было ещё не всё. Пётр достал со дна мешка красивые бусы красного камня и серебряные серьги с висюль­ками. Немного задумавшись, он вытащил ещё одну шаль и красивую шубу из лисы и протя­нул Арине.

-   Думав, мами дистанэться, алэ от нэ встиг нэи порадуваты. Носы ты, Орынушка.

Арина убежала в другую комнату, через не­сколько минут вернулась в новых одеждах. Все зачаровано смотрели на красавицу. Действи­тельно, бриллиант нуждается в оправе - так и красота Арины ещё больше подтвердилась изысканными одеждами и украшениями. Буд­то принцесса с картинки в книге Пушкина, предстала она перед семьёй. Пётр затаил ды­хание, настолько его захватило очарование любимой жены. Никогда в жизни он не видел красивее женщины. И вот эта красавица из красавиц - именно его жена.

Арина, видя восхищение мужа и свёкра, смутилась и убежала в другую комнату. Через несколько минут, переодевшись в повседнев­ную одежду, она стала собираться на огород.

-   Петро, видпочынь з дорогы, а нам трэба робыть. Дэнь не чэкае, тикае за сонцэм, щэ багато чого трэба встыгнуты.

-   Так що ж я буду видпочываты, якщо рукы скучылы по домашний роботи. Пидэмо, коханна моя, показуй що робыты трэба.

Пётр приобнял на секунду Арину и вышел вслед за ней на двор. Взял тяпку возле сарая и пошёл на огород. Арина двигалась по узкой тропинке сквозь заросли терновника, слегка покачиваясь и отклоняясь от колючих ветвей. Пётр шёл сзади и не мог оторвать взгляда от точёной фигуры жены. У него кружилась голо­ва, сердце переполнялось нежностью и жела­нием обнять и зацеловать её. Арина чувство­вала состояние мужа, она сама истосковалась по любимому и всё время ждала, что он позо­вёт её в свои объятия.

Прошли терновый куст, за ним шёл некрутой спуск к ручью. И тут, под раскидистой айвой, Пётр не выдержал, догнал Арину, развернул лицом к себе и припал к её губам. Всё поплы­ло в глазах, ноги подломились, и только высо­кая трава качалась от ветра, скрывая таинство любви.

 Источник: Макухин В. Переселенцы // Каневчане. – 2016. - №16. – С. 84 - 93.