И слово птицею летит... ( Новый рассказ С. П. Деревянко)

 

Замечательного каневского писателя Степана Павловича Деревянко уже можно с полным правом назвать классиком, ибо его чудесные рассказы снискали всеобщую любовь и признание не только на родных литературных просторах, но и далеко за их пределами. А в этом, 2023 году, в именитом литературном журнале «Москва» был опубликован новый рассказ Деревянко - «Лёшкин спас». Эта немудрящая житейская история о нашей беспокойной современности, предельно чистая и искренняя, как нельзя более близка отечественному читателю. И насколько же талантлив писатель, если в небольшом произведении он сумел передать боль израненной человеческой души, провёрнутой в мясорубке братоубийственной войны! В некоторых своих рассказах и повестях Степан Павлович близок к творчеству Льва Толстого, прослеживая «мысль семейную», а в «Лёшкином спасе» его стиль повествования очень близок к «Донским рассказам», с их народной искренностью, поистине надрывным трагизмом. А лучше прочтите сами этот рассказ. Быль эта никого не оставит равнодушным.

                Лёшкин спас

Когда-то был я молодым, учил детей в сельской школе, и был у меня один ученичок

— восьмиклассник, разгильдяй и бездельник Лёшка, рослый, крепенький и не дурной. Лёшка постоянно приходил на вторые уроки, чихая на первые, и словно испытывал меня, своего классного руководителя: «Ну чё ты со мной сделаешь? Педагогика на меня не действует». Этим он меня буквально терроризировал. Вдобавок весь учительский коллектив, десять обозленных Лёшкой женщин, «клевали» мне на педсоветах мозг: «Что же вы, Степан Павлович, единственный в коллективе мужчина, да еще литератор, не можете найти подход к этому подлецу, который замучил нас своим поведением?» Оправдываться я не привык, не научила служба во флоте, потому ответил коротко: «Найду, только потом не клюйте за непедагогичность». И в ближайшее так называемое «окно», когда у меня не было первого урока, а учительская и коридор пустовали, я встретил в прихожей Лёху, вальяжно шествующего с тетрадкой под мышкой, сцапал его за грудки и без ненужных слов врезал ему по морде. Он выкатил на меня глаза-пятаки и прошипел прибитой гадюкой:
— За шо? Хто тоби дав право?
— Ты, подлец. И чтоб до тебя лучше дошло, вот тебе еще урок...
Второй удар Лёху «вырубил», пришлось его поднять и внушить:
— Если продолжишь ходить на вторые уроки и с одной тетрадкой, то будешь получать по роже регулярно. Родители тобой не занимаются — воспитывать буду я. И не терроризируй учителей. Усёк?
Лёха кивнул.
— Пошел вон, под колонкой умойся. И молчок о нашем разговоре! — добавил я грозно.
Но в станице шила в мешке не утаишь. Через пару дней в учительской наша математичка — старушка с колючим язычком, которую мы за глаза называли бабой Маней, съязвила:
— Что ж это вы за педагогику применили к нашему лоботрясу, Степан Павлович? На моем уроке сидит, учебники и тетрадки у него как у других, меня не задирает... Что это с ним случилось? Неужели ваша поэзия так на него подействовала?
— Именно она, сила великого русского слова вкупе с тем воспитанием, которое вы, уважаемая Мария Савельевна, познали в детстве. (Баба Маня была детдомовской.)
Однако издевки Лёхи над учителями закончились, и меня перестали «клевать».
Через два года после окончания Лёшкой школы я неожиданно получаю письмо со знакомым корявым почерком из северного города Полярного, где на подлодке служил сам. Под ложечкой заныло — Лёшка?

«Палыч, не обижайся, решил тебе написать. Ты много нам, балбесам, рассказывал о своей службе, вот я и решил ее испробовать — напросился в военкомате, может, лодка выбьет из меня дурь, ты за раз всю не выбил. Служу, как и ты, на «букахе», в БЧ-5***, но трюмачом в центральном отсеке. Со службой все по поговорке: «Жопа в масле, хрен в тавоте, но зато в подводном флоте». Ну как, я тебя удивил?» Удивил, факт, наверное, я оттого запомнил его короткое письмо и даже помню слова, которые тогда произнес, прослезившись: «Ну, Лёшка, трюмач-засранец!» (Засранцами на лодках называют трюмных, в заведовании которых находится гальюн третьего отсека. Из засранцев потом получаются главные спецы по погружению и всплытию лодки.)

Я, конечно, тогда Лёшке ответил, что рад его поступку стать подводником, воодушевил, как мог, зная службу, хотя понимал, нужды в этом нет. Больше мы друг другу не писали.
Шло время, я ушел из школы и работал в газете. Лёшка отслужил, вернулся в станицу, на радостях от «дембеля» надрался с одноклассником, тоже дембелем, самогона, и они вдвоем поехали на мотоцикле к дояркам. За рулем был Лёшка. Не доехали, разбились... Одноклассник насмерть, Лёшка остался без ноги по самое «не могу». Потом над ним в клубе был публичный суд, о котором я узнал случайно. На суд я поехал, выступил в защиту Лёшки как его бывший учитель. Но судья, сердитая женщина, была не в состоянии понять, что такое прожить молодому парню три года в железной «бочке» без водки, без женщин, засудила Лёшку «по полной», и его отправили в зону на костылях. Лёшка отбыл срок достойно, даже заработал у зэков уважаемое «погоняло», так как отбытое наказание на одной ноге умножается сидельцами надвое.
После тюрьмы он уже хромал на протезе, осел на дальнем хуторе, женился на хуторянке и завел пчел. Но хуторянка, вырастив с ним детей и натаскавшись медовых тяжестей, захотела жизни полегче, и от Лёшки ушла. Дети хутор покинули, завели свои семьи и отца проведывают не часто. Все остальное время Лёшка на хуторе с песиком Матросом и пчелами, которых у него большая пасека, и он с трудом с ними управляется на скрипучей железной ноге. Изредка его навещаю я, что-то по просьбе привожу, но помочь с пчелами не могу из-за аллергии на пчелиный укус.
На хуторе помощников не сыскать, хутор умирает, три жилые старушечьи хаты

остались, четвертая Лёшкина, и помогают ему в летнюю пору только друзья. Потому жить Лёшке трудно, он уже разменял седьмой десяток, как я восьмой, вошел в безвозвратные ворота старости, но мы с ним по-прежнему дружим, и вот сегодня, за два дня до Медового Спаса, я к нему хочу съездить. Звоню:
— Лёша, как ты там, прибежать можно?
— Можно, Палыч, тебе всегда можно, прибегай, а то останешься на Спаса без меда.
— Слушаюсь, товарищ главный старшина! — отвечаю я по-флотски, меня обрадовал его бодрый голос.
Покупаю хорошего хлеба, чаю — на хуторе все дефицит — и седлаю мотоцикл. Дорога для моего коня не длинная, и я люблю по ней ездить — всегда ее перебегают зайцы, фазаны и стайки куропаток. А еще справа, на присевшем за века кургане, я увижу старинное, времен первых казаков, кладбище и перекрещусь с молитвой предкам. Кладбище это давно без крестов, время превратило казачьи кресты в прах и развеяло ветром, а хуторян на нем давно не хоронят: новые буржуи не разрешают их поле топтать.

У Лёшкиного двора меня встречает с лаем Матрос, выходит из-за хаты хозяин и, не снимая с лица защитной пчеловодческой сетки, говорит:
— Посиди, Палыч, скоро качать закончим, потом поговорим.
«Закончим? Значит, Лёшка не сам, а с помощником», — подумал я. И через пару минут мимо меня пронес рамки с медом незнакомый мне мужчина лет пятидесяти — атлетичный, бритоголовый, голубоглазый. И тотчас зажужжала в пристройке медогонка. Минут двадцать Лёшкин помощник носил за хату, где стояли ульи, выкачанные, уже без меда, рамки, оттуда приносил те, что с медом, вертел медогонку и торопился с пустыми к пасечнику.

Полностью весь рассказ вы сможете прочесть в журнале

«Москва», 2023, №1.

*** БЧ-5 — электромеханическая боевая часть — самая большая по численности боевая часть корабля, состоящая из нескольких команд и отделений: турбомоторной, электротехнической и трюмно-котельной.

 

Источник: Степан Деревянко «Лёшкин спас» : рассказ / Деревянко Степан. - Текст : непосредственный // Москва. - 2023.  - №1.  - С. 141-144.