Водяные пауки (рассказ Лемиш Н.Ф.) часть первая

Когда-то, во времена стародавние, небо было голубее, деревья зеленее, земля ещё не изнемогала под гнётом асфальтовым, и не давили на неё дома жаркие многоэтажные. Без устали раздавала природа людям свои дары, и люди были щедрыми, добрыми и гостеприимными. В гости друг к  другу ездили часто за тридевять земель,  себя показать, да друзей-родных повидать. Но всё это присказка, а сказка будет впереди.
История эта случилась в конце 50-х годов ХХ века. А уж была, или не была – судить вам.  И если кто-то узнает места действия, или героев истории – не верьте глазам своим, приблазнилось вам всё. И обид никто никому чинить не хотел. Всё было мирно и по дружбе. Дружбе народов, коею славилась страна, некогда существовавшая,  СССР.

В самой большой на свете кубанской станице жил парень, звали его, скажем, Павел.  Мастеровым он был, работящим, и всегда помогал матери. Отец Павла погиб на войне, и частенько мать посылала шустрого молодого сына по разным поручениям. Вот и в это воскресенье отправила его на базар за свежей брынзой. Прицениваясь к местной брынзе (продукту весьма вкусному и полезному), Павел обошёл уже несколько торговых мест,

недовольно морщась при виде неаккуратных торговок и их заветренной брынзы. И только четвёртая бабуся понравилась ему. Брынза у неё была свежая, и соли в меру. А, главное – с убранными волосами под  чистый белый платочек, и руки не были «украшены» траурной каймой грязи на ногтях. Несмотря на свои «хлеборобские» корни, Павел был воспитан матерью в аккуратности, и щепетильно относился к чистоте и порядку. Потеряв мужа и отца, жили они с матерью хоть и небогато, но и не нищенствовали. Мать, как истинная казачка, была мастерицей на все руки, и сына приучила к тому же. Павел с «младых ногтей» впитал жажду к труду, дисциплине, порядку в хозяйстве. И матери помогать было для него не зазорным.

Купив у улыбчивой бабуси брынзу, парень завернул кружок в холщовое полотенце. По привычке скользнул взглядом по соседним торговкам – вдруг что-то забыл купить? И сразу в глаза бросилась стоявшая поодаль дивчина с толстой русой косой, одетая скромно, но со вкусом. К

роскошной косе прилагался чуть вздёрнутый носик, ямочки на щеках, яркий здоровый румянец, стройная фигурка. Сердце затрепыхалось в груди, как всполохнутый «горобэць». Павел почувствовал, что незнакомка заслуживает внимания гораздо больше, чем просто любопытство. Чуть отступив вбок и поодаль, парень продолжал незаметно наблюдать за дивчиной, унимая колотящееся сердце и уже понимая – попал.

Пара незаметных шагов вперёд, и Павел услышал обрывки разговора девушки с одной из торговок местными колоритными разносолами.  Ассортимент у бабуси-торговки был весьма разнообразен – на прилавке колоритно раскинулись несколько жирных «гарных курыць и пивнэй», «слоикы з олией» (бутыли с подсолнечным маслом), «смашна смэтана и закваска».  Ряженка (по-местному закваска) была на диво привлекательна: изумительно пахла и подёрнулась золотистой поджаренной корочкой. Кубанские хозяйки делали закваску из цельного домашнего молока, заправляли сметаной, а для пущего эффекта томили в печи. После запекания на поверхности получалась умопомрачительно вкусная корочка!

И вот теперь дивчина буквально «разрывалась» перед прилавком –хотелось и того, и этого! Да только вот беда! Павел услышал по говору – девушка была не местной, откуда-то со средней полосы России, судя по «оканию».  Сам-то он сразу понял её речь – ведь в армии довелось служить с ребятами со всего Союза. А  местная торговка явно в диалектах не слишком была сведуща. Спрашивающую её о цене на «пятушка и курочку» она понимала плоховато, продолжая без умолку расхваливать «молодэсэнького пивнычка». Судя по всему, диалог зашёл в глухой тупик. Девушка уже начинала нервничать, покусывая губку, и явно искала «переводчика». Она раз за разом называла измученную переговорами тушку петушком, допытываясь, сколько он стоит, а бабуся упорно хвалила «пивнычка».  

Оценив обстановку, Павел решил, что он сумеет убить разом двух зайцев – и познакомиться с прекрасной незнакомкой, и помочь в торговле местной бабушке, кстати, давней знакомой его матери. Он, вроде бы заинтересованный закваской, подошёл к прилавку. Девушка, немного замороченная «петушиным» диалогом, повертела в руках банку сметаны, а потом спросила у бабуси, показав на ряженку:

– Бабушка, а что это такое?

– Дитка, та цэ ж закваска! Ох, и смашна выйшла на цэй раз! Быры, ны пожалииш, укусна!

Не совсем поняв, что на Кубани закваска  совсем не тот продукт, что в средней полосе России используют для хлебопечения, девушка, смутившись, ответила:
– Я хлеб печь не собираюсь, у меня нет для этого возможности.

И тут с триумфом вступил в диалог Павел. Он заговорил с девушкой на привычном для неё диалекте, чистым русским языком. Незнакомка обрадовалась, и тут же через «толмача» договорилась с торговкой и за петушка, и за сметану, и за трижды непонятную закваску. С другой стороны прилавка майской розой расцвела разом облагодетельствованная  тётушка, поняв, что «хлопэць» «подогнал» ей хорошую покупательницу, и не торгуется особо.
Однако, когда незнакомка полезла за кошельком, вся идиллия разом рухнула. Три раза перерыв

кошёлку, девушка поняла – кошелёк, видимо, упорхнул вслед за душой несчастного недокупленного «пивнычка». Попросту говоря – украли. Она, разом побледнев, подняла на своего невольного спасителя глаза, уже подёрнутые слезами. Спаситель не мог отказать прекрасной даме – ну не мог!

На своё счастье, наблюдательный парень вспомнил, что в рядах шнырял  подозрительный субъект – веснушчатый плюгавый «хлопэць», похожий на крысу,  в сапогах-хромачах, кепке-шестиклинке, чёрной незаметной «куфайке».  Павел рванул за вором, на ходу бросив дивчине:

– Не горюй, жди меня здесь! Найдём мы твой кошелёк!

И «ломанул» через парк, в сторону местного злачного заведения с лирическим названием «Голубой Дунай». В этот «Дунай» стекали все криминальные «ручейки», и данный «шинок» был местом сбора всех выпивох и прочих элементов – лиц, если так можно выразиться, не обременённых тягой к коллективному и систематическому труду.  Чутьё подсказывало парню, что вор окажется там.

Он не ошибся. Плюгавый шнырь уже собирался нырнуть в двери «Дуная».  Подойдя сзади к  зазевавшемуся ворюге, Павел схватил того за плечо, и тихо сказал:
–  А ну, пацюк, быстро отдай кошелёк, что спёр у дивчины на базаре!

В ответ быстро извернувшийся в руках, как вьюн, воришка выдал целую очередь блатных слов, которые и собака постеснялась бы прогавкать. Ни разу не смутившийся Павел повторил требование, подкрепив его «лещом» по шее борзого крысюка, на что наглая блатота выхватила из голенища хромачей блеснувшую финку. Но просчитался. Перед ним был не деревенский увалень, а сержант-пограничник, на счету которого было два задержанных диверсанта. После крепкого хука по зубам финка отлетела в одну сторону, а крысомордый – в другую. Но, однако же, тот почти сразу поднялся, мотая головой, и с тоской проводил глазами три отлетевших зуба. И снова кинулся на Павла, сатанея от злости. Следующий удар  «под дыхалку» сложил ворюгу пополам, заставив судорожно ловить воздух разбитым «рэпыском». Когда Павел в третий раз поднял руку, вор аж затрясся, и чуть не порвал штаны, доставая кошелёк из кармана.

Обратно спаситель нёсся со спринтерской скоростью, молясь – лишь бы девушка не ушла! Если бы Павла увидел армейский старшина  Васыль Олэксиёвыч Дурноляп, щирый хохол, вечно оравший дурниной на солдат, он бы, наверное, надолго онемел от восторга, видя такой кросс.

На радость парня, дивчина была на месте, хотя и немного замороченная жизнерадостной бабусиной болтовнёй, нашедшей свободные уши. Бабуся посвящала девушку в тонкости кубанской кулинарии, щедро сдобрённые приправой из местного диалекта. Когда Павел вручил дивчине спасённый кошелёк, та зарделась – то ли от радости, то ли от смущения. А бабулю прям распирало  от радости – мало того, что покупатели попались щедрые, так ещё и у неё на глазах разворачивалась счастливая романтическая история.  Дивчина у торговки купила немало, да ещё и парень, которому «глянулась» хорошенькая девушка, на радостях взял аж три банки закваски, мочёных слив и винограда, и даже солёный арбуз.  Торговля явно удалась, да ещё и будет о чём поговорить с «корышками» (подругами). Так что парня с дивчиной она провожала, чуть в пояс не кланяясь, приговаривая сладким голосом:

– Здоровьичка вам, диткы, прыходьтэ ще!

Благодарная незнакомка не противилась, когда Павел предложил проводить её домой. Мол, не дай бог, её ещё раз обидят или ограбят. В дороге молодые люди наконец-то познакомились. Девушку звали Настя, Анастасия, она была родом из Горьковской области. В  Горьком она окончила институт, а на Кубань попала по распределению. Настя учила непоседливых местных «диточок» русскому языку, а заодно и сама пыталась научиться местному говору, но пока безуспешно – многие слова она попросту не понимала, и сказать не могла.  Ученики звали её Анастасией Евстафьевной, и Настя посмеялась, как только не коверкают дети её отчество – и Есапьевна, и Постахвовна, и Исаховна, и даже Ежакиевна.

Проводив Настю до квартиры, Павел договорился о следующей встрече. Знакомство постепенно перерастало в нечто большее, встречи становились всё чаще и чаще, пока молодые люди не поняли, что не могут друг без друга.
А весной Павел и Настя поженились. Время было трудное, конец 50-х. И как бы ни хотелось

матери Павла сыграть свадьбу по обычаю, со сватами и гулянкой, с роднёй и друзьями,  но решили ограничиться скромной вечеринкой. Настя пригласила коллег, Павел – друзей. Они расписались в сельсовете, и Павел перевёз молодую жену в родительский дом. Конечно, родителям Анастасии тоже сообщили приятную новость, отправив подробное письмо с «отчётом» и фотографиями новоиспечённой семьи. И жизнь покатилась своим чередом.

Добрая, скромная, улыбчивая и любознательная невестка приглянулась матери Павла, Полине Ивановне. Ивановна, всю жизнь мечтавшая о дочери, обратила всю любовь на Настю. Свекровь учила невестку многим премудростям, необходимым молодой хозяйке, и, главное, учила готовить её блюда кубанской кухни. Сама Полина Ивановна работала в колхозе звеньевой, загружена была, как говорится, «по полной», и оттого с немалым облегчением скинула часть домашнего труда на невестку, у которой после работы в школе оставалось свободное время. На рынок за продуктами теперь приходилось бегать молодым. И вот при очередном посещении базара они заглянули к бабуньке, которой «молодята» были обязаны своим счастливым знакомством. Встретив молодожёнов, как добрых знакомых, Поликарповна (так звали старушку), прямо-таки разлилась потоком красноречия, желая молодым всяческого счастья и благополучия. Павел с Настей в долгу не остались, подарив бабусе яркий красивый полушалок, который Настя тут же накинула Поликарповне на плечи. Та, осчастливленная подарком, ласточкой спорхнула и тут же улетела хвастаться своим подругам, даже и не вспомнив о своих товарах. Молодые дожидались бабусю, добродушно посмеиваясь.
Вернулась Поликарповна радостная и даже, кажется, помолодевшая. Она явно гордилась своей причастностью к счастью молодых. Павел с Настей кое-что купили у старушки, и расстались они добрыми друзьями.
Шли недели и месяцы. Настя оказалась сговорчивой, мягкой и старательной, и очень нравилась свекрови. Полина Ивановна, не скупясь опытом, учила невестку, как сварить вкуснейший кубанский борщ, засолить овощи, сушить фрукты, а также многим другим премудростям и нюансам, которым обучаешься только на практике. Постепенно невестка научилась, кроме борща, готовить вареники с вишнями и творогом (з сыром), тушить по местным рецептам мясо с картошкой, печь пирожки, солить капусту. А постоянно общаясь с детьми в школе, а дома со свекровью, Настя осваивала трудный для неё кубанский диалект. Иногда это выходило смешно, но молодая учительница не сдавалась. Скоро она стала понимать, о чём дети говорят на переменах. Дети рассказывали о своих делах и семьях, на балачке, разумеется. Ещё чуть-чуть, и она сама «забалакает», как истинная казачка.
Домой, на родину Анастасии, регулярно шли письма с приветами с Кубани, рассказывала о своём житье-бытье, и совсем не жалела, что попала по распределению в южные края – здесь она нашла своё счастье. Ещё Настя писала родителям, какие на Кубани добрые, отзывчивые и трудолюбивые люди. Пьют кубанцы в основном, по праздникам, меру знают. А как чудесно поют на Кубани – многоголосьем, как настоящие артисты, и песни красивые, лиричные. Как праздники – песни разливаются по всей станице, из края в край, и всегда в песне органично сплетаются женские и мужские голоса.

Писала Настя и о семейной жизни. В своём Паши она души не чает, тот почти не пьёт, даже не курит, зато работает много, и неплохо зарабатывает. На жизнь им хватает. Паша строитель и в руках у него всё горит. Сейчас они подумывают о строительстве своего дома. В межколхозной строительной организации Павла ценят, обещали помочь стройматериалами.
В ответных письмах Настины родственники сообщали о своей деревенской жизни, о крепком, богатом колхозе, о видах на урожай. Писали о том, что это год богат на лесные дары – уродилось много ягод, грибов. Местная речка на диво богата рыбой. Тесть писал молодому зятю, что недавно мужики поймали пудового сома, и в очередной раз приглашал в гости.

И тут, при упоминании такого богатого улова, резко взыграла рыбацкая душа Павла. Он, посоветовавшись с семьёй, решил принять приглашение новоиспечённых родственников. Они ведь писали, что давно мечтают познакомиться с чубатым зятем с далёких южных широт.
А тут ещё Анастасия, однажды ночью робко призналась мужу, что, кажется, у них вскорости будет ребёнок. От радости будущий отец едва не задушил любимую в объятиях, а потом колесом прошёлся по комнате, едва не снеся шкаф. От шума проснулась мать Павла, спавшая в соседней комнате, и «навишала дурным полуношныкам чортюкив».
– Мэни завтра уставать вранци на роботу, вгомону на вас нымае, бисови диты!

Её ворчание несколько охладило супружеский пыл. Утром недовольной родительнице подсластили пилюлю, сообщив ей радостную весть.  Та от услышанного аж всплакнула, с причитаниями приговаривая:
– Був бы оцэ жывый твий батько, вин бы порадувався!
Вечером, на расширенном семейном совете, было решено, что будущие родители, пока срок у Насти небольшой,  должны незамедлительно съездить к родне в Тьмутаракань бывшей Новгородской губернии, как Павел называл родину жены.
И семья начала потихоньку готовиться к поездке в дальние края, к Настиным родителям. Павел готовил снасти для будущей рыбалки, мысленно представляя, что попадёт в рыбацкий рай, где рыба сама косяками лезет на берег, хищно облизываясь при виде удочки и наживки. А Полина Ивановна с невесткой начали готовить подарки с Кубани для сватов и всей многочисленной Настиной родни.
Был куплен большой вместительный чемодан, модель «мечта оккупанта», как метко окрестили его местные острословы. Полина Ивановна, побывав на слёте передовиков сельского хозяйства, в Краснодаре, купила сватам коронный подарок – чайный сервиз. Лично для  свахи купили красивейший пуховый платок, а свату – хромовые сапоги. Свекровь с невесткой долго выбирали сапоги и переживали насчёт размера, подойдет ли? В хлопотах прошло несколько дней.

Вот и настал день отъезда. Основательно нагрузившись гостинцами и кубанскими разносолами, которые без ущерба выдержат дальнюю дорогу, молодые поняли, что слегка переусердствовали. Ехали, как в голодный край. Обозрев «клумаки», Павел приуныл. Тащить на своём горбу придётся вяленую таранку, четвертинку окорока, метровый шмат сала, розовато-белого, «со слезой», залитые смальцем домашние «ковбасы» и другие деликатесы, лёгкие, если принимать внутрь, и безумно тяжёлые при переноске. Но что поделаешь? В гости с пустыми руками не ездят. Хорошо хоть, что оставили баклагу с вином и огромную «сулию пэрвача», иначе старательный зять попросту бы надорвался.
Отправились в путь. 

Я буду не обременять многоуважаемых читателей подробностями путешествия молодой пары. Сейчас путешествовать на поезде  – маета редкостная, а представьте такой вояж без малого 70 лет назад. Ехали молодые очень, нет, ОЧЕНЬ долго, а сервисом тогда поезда были особо не обременены. Но в молодости на подобное внимания не обращаешь. Мать моя вон с «корышками» (подругами) в Ростов пешком ходили, да на «пидводах».

Наконец путешествие подошло к концу. Сгрузились Павел с Настей на каком-то глухом полустанке, пересчитали «торбы и чувалы»,  судорожно отдышались.  Вечерело, и Павел с оторопью понял, насколько пророчески прозвучали его слова о Тьмутаракани. Сумерки наступали как-то слишком быстро, и молодые с ноткой страха поняли, что наступает буквально тьма египетская. Единственным осветительным прибором был тусклый фонарь у перехода через рельсы. А дальше утоптанная и присыпанная сеном вперемешку с конским навозом площадка, за которой – практически целина. Приглядевшись, молодые разглядели на краю площадки пароконную бричку. Павел даже опешил:

–  Куда нас занесло? И, что, нам тут и ночевать придётся?

Анастасия оказалась порасторопней. Она разглядела вдалеке какую-то фигуру в железнодорожной форме, и пошла навстречу железнодорожнику. Поговорив с работником вокзала, Настя вернулась и потащила мужа за рукав. Оказалось, им повезло, и коротать ночь на полустанке они не будут. С усилием волоча свою кладь, Павел и Настя подошли к бричке, подле которой суетился невзрачный мужичонка в треухе (а время было – ранняя осень). «Экипаж» был из колхоза «Прогресс», что был в родной деревни Насти, Локтево.

Погрузив вещи, успокоенные путешественники уселись в бричку. Евсей Панкратьевич, как звали возчика, сообщил им, что он приехал по ответственному поручению – нужно было забрать с поезда какого-то уполномоченного, да то почему-то не приехал. Возчик оказался словоохотливым, и сразу завёл беседу со своими пассажирами. Узнав Анастасию, он спросил:

– Ты, никак, дочка Поповых?

Получив утвердительный ответ, он обрадованно воскликнул:
 – Небось заждались вас, вот радость-то родителям будет!

Из беседы выяснилось, что Локтево находится в 15 верстах по бездорожью. Трясясь в бричке, Павел невольно вспомнил слова соседа-фронтовика:
– Там, где приходилось проходить нам, были не дороги, а направления.

И они тоже перемещались с колдобины на колдобину, из ухаба на ухаб, телега непрерывно съезжала то вправо, то влево, норовя упасть в яму, из которой, казалось, выхода уже не будет. Продолжалось это «путешествие» уже целую вечность. Апогеем стало преодоление водной преграды вброд. С тоской глядя сквозь сумерки на водную гладь, Павел с сарказмом спросил у Панкратьевича:
–  А мост нельзя было построить?

Но сарказм был не понят. Возчик почесал кнутом в затылке и философски изрёк:
– Дык энто же хлопотно, а мы привычные. Тут ездили так наши деды и прадеды, и внуки наши тут так же ездить будут. Вот сейчас перейдём брод – и всё.

Что такое в этих широтах «всё», Павел поостерёгся спросить, и как выяснилось – зря. «Всё» наступило раньше – сюрпризом на мелководье, когда со всего маху слетело колесо. Оказалось, Евсей Панкратьевич был готов к «сюрпризу», в отличие от Павла, которому пришлось прыгать в воду в своих блестящих «хромачах». А вот Настя, к досаде мужа, оказалась в резиновых сапогах, которые, вероятно появились из воздуха, да и переобуться она в них уже успела.

Бричку нужно было поднять за угол, и мужчины всё сделали сами, Павел не дал Насте и прикоснуться. У запасливого Панкратьевича была наготове запасная чека. На недоумённый вопрос Павла «водитель кобылы» выставил достаточно вескую, по его мнению, причину поломки. Мол, виноват в всём колхозный кузнец Кузьма Минеич, который «апосля аменин у рябой Матрёны на няделю запил горькаю». Как человек «при транспорте», и потому нужный и важный, Евсей тоже был в числе гостей на «аменинах». О событии он тут же рассказал во всех его пикантных подробностях. Впоследствии Павел не раз пересказывал эту историю друзьям, и каждый раз все буквально катались по полу от хохота.
А Панкратьевич рассказывал о событии важно, без смеха:
– Ужо Матрёна-то заране сурьёзно готовилась! Затеяли два кадуба браги, пять четвертей самогона, а уж закуси было – немеряно! Одной картошки-то было в 12 видах. Как-никак полста-то раз в жизни бывает. Люди собрались почтенные. 

Выпили-то мы тогда знатно, а известно, что когда мужики да бабы выпьют, так завсегда петь-то их тянет. Ох, и пели мы тогда, надрывалися, орали на всю деревню, собаки аж охрипли-то подпевать нам. Ну, попели, а чавой-то потом делать? Скушно нам стало, да и кулаки-то зачесались. Мы вот со сватом Епифаном думали, чаво бы нам такого сотворить, чтоб праздник-то надолго запомнился? Кто чаво предлагал: или Матрёну запереть на погребе, да остереглися, она потом всех порвёть. Или, вот, корове рога пообломать, дык побоялися, что она потом доиться перестанеть. Хотели ещё трубу печную сбить, али баню поджечь. Пока мы гадали, Сенька-то Косой бугортить чавой-то начал спьяну, серьёзных людей обидел. Ну и понеслося! А мы-то со сватом заранее знали, что гулянка знатная будеть, колья загодя в сенях припасли.  И чевой-то было! Матрёну разом в окно выкинули, к корове,  чтоб под ногами не путалася, а другие бабы со страху бяжали. Разговор-то был сурьёзный, мужской.
Ну и дали мы всем жару-то! У меня кол-то был слабый, осиновый. Переломился быстро.  Мы там кого-то метелили, нам прилетало, не понять ничаво было нельзя. А вот у Никишки Аниподистова кол оказался крепкай, неизносимай! Он так меня перетянул по хребтине, что очнулся я уж дома, на полатях! Как попал, не знаю. Оказалось, сват  меня домой-то на закорках припёр. Три дня я потом отходил, думал совсем отойду-то,  все потроха болели. И голова, хоть и крепка-то она у меня, но видать, чавой-то там потряслось. Лежу и думаю, чавой-то мы там натворили, что и не помню ничего я? Чувствую, отпраздновали мы достойно. А ещё хотел я сходить на место нашей гулянки, да встать совсем не мог, кружилося всё. Вот, на второй день я и подозвал меньшого свово, Антошку. Говорю ему:
– Ты сходи туда, погляди, чаво там и как?

Сходил он, паршивец. Идёть оттедова, да и хохочеть. И притартал цельный стакан зубов чьих-то.
– Я, – говорит, – тятя, твои зубы-то сразу признал! Дык во рту они у тебя целее были! Уж смиялси я там, уж смиялси!

Гогочет, стервец, аж закатываетси! Ну, я ему и сказал, погоди у меня, сукин ты сын, вот встану я, поглядим, у кого зубы-то краше будут! А в наказание, говорю ему, балаболу,  будешь мне теперь всю еду жевать, у меня зубов-то и нету!
Павел с Настей сидели прямо, боясь пошелохнуться, даже дыхнуть, ибо смех прямо-таки рвался изнутри. Покосившись на «невозмутимых» пассажиров, Панкратьевич с горечью сказал
– Тако-то и готовь себе подмену…

Тут Павел уже не выдержал, захохотав в голос, аж  до слёз. Рассказанное было настоящим осколком классической сермяжной российской глубинки, когда любая гулянка легко перерастает в кулачный бой. Что тут уже скажешь! И смех, и грех. Да ещё с некоторой завистью Павел понял, что драки парней в его родной станице по сравнению с рассказанным – лишь безобидная «возня нанайских мальчиков». Колорит другой. А ещё Павла настойчиво донимала мысль: «То ли ещё будет!»

Меж тем дорога, слава богу, подходила к концу. Они въехали в деревню. В избах горел свет, где-то вдалеке надрывалась гармонь, в такт переливам голосили  женщины (и собаки). Подъехали они прямиком к воротам, а за тыном виднелась изба на три окна. В избе явно электричества не жалели, да и на улице тоже были фонари, было достаточно светло.
Панкратьевич открыл незапертые ворота, и с важным видом повёл молодых прямиком к дому. Кнутовищем постучал в окно. Через какое-то время на крыльцо вышел крупный кряжистый пожилой мужчина.  Панкратьевич, прям как заправский тамада, радостно провозгласил:
– Хозяин, принимай дорогих званых гостей!

Следом за мужем на крыльцо вышла дородная миловидная хозяйка, радостно запричитала. Настя бросилась родителям на шею. Тут же все гурьбой ввалились в избу. Настя стала знакомить мужа с роднёй, и наоборот. Отца звали Евстафий Евстигнеевич, мать – Акулина Варсонофьевна. Оба были уже немолоды, лет под 60, Настя была их самой младшенькой. После знакомства и объятий, молодые, наконец-то, умылись у рукомойника, и начали распаковывать привезённые гостинцы. Когда на столе появился красивейший сервиз (довезённый в целости буквально чудом), Настина мать всплеснула руками, а когда дочь укрыла её плечи шалью, то аж прослезилась от избытка чувств.

Евстигнеевич реагировал гораздо спокойнее, но подаренные сапоги цапнул моментально, и тут же ушёл примерять. Потом все были ослеплены сиянием и новых сапог и улыбки хозяина – обнова пришлась впору.

Когда из клади вынули всю кубанскую снедь, и выложили это великолепие на стол,  Павел смущённо извинился:
– Водку и вино не взяли, просто некуда было засунуть.

На что хозяин, махнув рукой, сказал, что, мол, этого добра в любой избе хватает. После незатейливого ужина – томлёных щей и пареной картошки, молодых, измотанных после долгой дороги, уложили спать в избе. Конечно, меню сильно отличалось от привычной кубанской еды, но Павел настолько устал и был голоден, что особо и не замечал, что у него в тарелке.  Уснули Настя с Павлом моментально.

Утром молодые проснулись рано. Деревня просыпается с рассветом, петухи никому особо

дрыхнуть долго не дадут. Евстафий Евстигнеевич сразу составил план развлечения дорогих гостей на весь день.
– Вы еще можете отдохнуть, но у нас сегодня суббота, будем топить баню. После бани посидим, отметим знакомство, придут сыновья с невестками, Евсей Панкратьевич придёт, другая родня. Выпьем, да посидим, да попоём. Мы тебя, дочка, замуж не отдавали, так сейчас посидим, отпразднуем. Как-никак, вы таперича семья. А ты, мать, – сказал Евстигнеевич жене, – поставь тесто на ржаные оладьи, да щец свежих свари, порадуем зятька. На работу сёдни можешь не идти, я договорился, справятся и без тебя. Дочка-то приехала!

Позавтракав, молодые отправились в местный магазин. Стоило им отойти от дома, как навстречу им стали попадаться местные деревенские жители. Настя раскланивалась со всеми, но, как показалось Павлу, деревенских больше интересовал он. Здоровались все – ведь они хорошо знали дочку Евстафия Евстигнеевича, уважаемого человека, бригадира. Настины знакомые, стреляя глазами, отводили её в сторону пошушукаться, и неизменно после приветствий начинали допытываться, кто мол, этот чернявый да кареглазый, муж, что ли? И после долгих расспросов, удовлетворив любопытство, и узнав, живут они на Кубани, и что Анастасия теперь учительница, учит детей русскому языку, уважительно провожали взглядами молодых.

Павел с усмешкой заметил:
– Выход в люди продолжается.

Некоторые особо любопытные даже увязались за ними к магазину. А две самые «записные» деревенские сплетницы и в магазин за ними ввалились. Хотелось им своими глазами увидеть, что же зять Попова будет покупать в магазине. Многие вообще предвкушали бесплатный цирк, ещё бы – зять-то нездешний, может, у них и едят, и пьют не то.  И ожидания многих записных сплетников окупились сторицей. Продавщицу, а заодно и большую часть зевак Павел буквально

вверг в ступор, попросив 6 бутылок водки, и пару бутылок вина. Продавщица от изумления разинула рот, и закрыла только когда с древних бутылок на верхних полках прямо в лицо полетела пыль. Пыль пришло вытирать долго и старательно, а когда стекло на многострадальных сосудах очистилось, стали видны кольца извести на горлышках бутылок, говорившие об их древнем происхождении. Если бы эти раритеты попали в руки опытному дендрологу, то он смог бы по годовым кольцам определить, когда этот алкоголь покинул ликёро-водочный завод. Только потом Павел понял, что в деревне, где самогон не гнали, вероятно, только дети, покупка «казёнки» с сургучными головками была признаком дурного тона.
Следующей покупкой Павел продолжал шокировать навалившуюся в порыве любопытства на дверь магазина толпу. Они с трудом оправились от первого удара, и тут кубанский зять ошарашил их снова, купив мясную тушёнку, «элитные» рыбные консервы, две (!) палки копчёной колбасы, и дорогих шоколадных конфет. От каждой покупки глаза продавщицы расширялись и расширялись, и Настя вдруг испугалась, что они вскоре вообще выпадут из орбит. А руки меж тем летали над счётами, и цифры чуть ли не прыгали с прилавка. За один час продавщица собрала месячную норму выручки, ведь обычно местных и хлеб не всегда заставишь купить.
Из застывших в дверях  шокированных селян вполне получился бы небольшой музей статуй. И только Настя с мужем вышли из магазина, они отмерли, согнувшись в почтительных позах, и вслед молодым донеслось тоскливо:
– А городския-то богатыя…

И, даже идя из магазина, молодые чувствовали себя немного неловко, словно Гарун-аль-Рашид на багдадском базаре, за которым по пятам следовала свита. Некоторые любопытствующие граждане дотащились за ними аж до дома родителей Насти.  Видимо, по причине статусности семьи  Поповых, а также «чужеземного» происхождения Настиного мужа, приехавшие «городские» попали под пристальный контроль всей деревни. Да и к тому же они произвели фурор в магазине. Это же надо такое! Целых 6 бутылок водки купили! Тут же из памяти местных сплетников был извлечён факт, что три года назад тоже был в Локтеве приезжий, точнее проезжий, который тоже купил бутылку «беленькой».  И – всё! Свои же давно не берут. Да и зачем, когда картошки навалом, а местный «Кулибин» Архип Дементьевич клепает самогонные аппараты с пулемётной скоростью, как караваи печёт.

Позднее Павел узнал, что основали деревню старообрядцы, но было это столь давно, что

кержацкий «покон» давно размылся, многое было утрачено. Деревня, хоть и была старообрядческой, но от «старой веры» остались лишь внешние обряды. Да, крестились, с оглядкой, двуперстием, почти не курили, не сквернословили, но «зелёный змий» прочно прописался на селе. В деревне нынче колхозная жизнь, и даже мужики «в годах» уже не придерживались «покона».  Старики поумирали, а молодёжь, учёная советской властью, во многом отринула старые обычаи.  Юнцы кое-где даже, как говорили старики, «табачищем бесов тешат». Хотя некоторые табу всё же остались. (Но и этому вскоре предстояло рухнуть, и не без помощи приезжих). Но об этом чуть позже.

Продолжение следует.

Рассказ публикуется с личного разрешения автора.