БЕРЁЗА
Не царапайте
дерево: ему больно. Когда я вижу надрезанный ствол и капельки сока, стекающие
по нему, мне кажется: оно плачет.
Наверное, и
этой берёзе
было очень больно и обидно. Кто-то взял и вырезал на её белом теле какие-то слова. Это было давно, так давно, что
надрезанная кора почернела, обшершавилась и надпись стала едва различимой. Она
напоминала зарубцевавшуюся рану.
Это дерево я
увидел в первый же день, как мы поселились в доме, окна которого смотрели в
парк.
Шёл тихий осенний дождь — прохладный и немного грустный.
По умытому
стеклу бежали чистые капельки дождя. А в комнате было тепло, уютно. В нее
заглядывали продрогшие берёзовые ветки.
Я посмотрел
в окно. Неподалеку, напротив,
прислонившись к берёзе, на скамейке сидела женщина.
Она держала над головой зонтик. Но она, видно, забыла про него: зонтик
наклонился, и вода стекала на лицо, на голубой плащ, на туфли.
Я открыл
дверь и, спустившись в парк, несмело подошёл к женщине.
— Вам
негде переждать дождь? — спросил я. — Пойдемте к нам. Мы живём вот тут,
рядом.
Женщина вздрогнула, посмотрела благодарно
и ответила:
— Спасибо... Нет, нет, я пойду... Спасибо.
Она встала, дотронулась
до берёзы рукой
и неторопливо пошла по тропинке к улице, где по асфальту шуршали машины.
Я так, из
любопытства просто, с трудом разбирал на коре надпись: «Надя, Алеша. 22. 6. 41».
Через
несколько дней, когда погода уже установилась, я снова увидел ту женщину на том
же самом месте. Была она еще сравнительно молода и, казалось, лёгкий иней первой седины
придавал её лицу особенную красоту.
Даже когда
стало совсем прохладно, и деревья начали сбрасывать листву, она всё приходила в парк и садилась на скамейку под берёзой.
Берёза теперь была вся жёлтая, светлая, как осенний воздух.
Я привык
видеть эту женщину и почему-то загадывал, придёт она или нет. Она никогда не обманывала
моих надежд. И веяло чем-то романтичным от моей осени — берёзы и женщины, так тянувшейся к ней.
Но однажды я
не увидел той берёзы. Ее спилили под самый корень. У скамейки стояла та женщина,
побледневшая, она рассеянно смотрела на оставленный пень, по которому стекал
чистый берёзовый сок. Глаза её, устремленные вниз, были влажны.
Она стояла
так долго, смотря на невидимую берёзу, потом медленно пошла по тропинке, ещё раз оглянулась и, не замечая меня, прохожих, прошептала:
«Прощай... Алёша».
Наверное, это была Надя.
Я больше не
видел её. Она
не приходила: на другой пень убрали зелёную
скамейку.
...Не царапайте дерево: ему больно.
Но берегите
такую берёзу!
В
НЕПОГОДУ
Дорога
была вязкая, и машину будто кто брал сзади и заносил. Но она снова выползала на
середину.
По
небу ползли низкие тучи. Шофер время от времени включал «дворник»: накрапывал
дождь.
Я еще
не отогрелся. Пришлось долго стоять на дороге и ждать попутной. Спасибо
остановился этот, хлопнул дверцей: «Залезай».
Он
молча курил. Я начал дремать. Тепло расползалось по телу. Шофер потянулся через
меня рукой к дверце и, убедившись, что закрыта плотно, снова закурил, не
выпуская руля. Профессиональная способность водителей — закуривать в пути одной
рукой, с первой спички.
В
кабине тепло. И чем больше воды стекает со стекла, чем быстрее работает
«дворник», тем, кажется, уютней.
Шофер
приоткрыл боковое стекло, чтобы вышел дым. Потом ненадолго включил печку. И
стало совсем хорошо.
Вначале
я замечал только его руки: узловатые, по-стариковски сморщенные и, наверное,
очень добрые: другие проехали мимо, а этот посадил, даже не спросил: «Куда?» По
пути, так по пути.
Он уже
очень устал. Машину заносило и, казалось, не мотор, а руки, что вцепились в
руль, выводили её на дорогу — так они были напряжены.
В
таких случаях я часто слышал, как водители ворчат на дорогу, на чем свет
проклинают дорожную службу. И тогда лучшая плата — посочувствовать шоферу. Я
сказал:
— Ну и дорога...
— Какая?
— спросил шофёр.
— Грязная,
— растерянно ответил я.
— Бывало
и похуже.
Мы оба замолчали.
Я уже засыпал, когда неожиданно, почти у
самого уха услышал:
— С
приездом, братишки!
Подумал:
приехали. Но машина стояла в степи, всё на той же дороге. Дверца с левой стороны была приоткрыта,
и слышно было, как с машины стекал дождь, как отчаянно работал «дворник». Шофер
высунулся из кабины, глянул назад и ещё раз
крикнул:
— С
приездом, братишки!
Подбежали два солдата, промокшие, с чемоданами.
— Спасибо,
батя! Куда?
— Садитесь,
— сказал шофер и, подумав, стал на подкрылок:
— Один
в кабину...
Я попытался
открыть дверцу, чтобы впустить попутчика, но никак. А тот уже залезал со стороны шофёра.
Я потеснился.
Машина снова тронулась.
— В отпуск? — спросил шофёр.
— Совсем, — ответил солдат, протягивая руки к
мотору, чтобы согреться.
— Хорошо вам: из одной деревни...
— Не из одной, — сказал солдат. — Служили
вместе, он и говорит: «Поехали к нам, поживёшь, посмотришь». Может, знаете Золотарёвых в Большой Речке?
— Я не из той деревни, — ответил шофёр. И, чтобы не разочаровать попутчика, продолжил:
—
Понравится. Я сам не здешний. Вроде тебя приехал к семье друга. После войны
сразу. И без него... Под самой Прагой его убило. Вот и остался. И его дети
выросли, и мои.
Грязь на
дороге сменилась песчаником, и машина ехала быстрее.
Шофер достал папиросы, закурил, угостил
солдата.
И всю дорогу о чём-то
молчал.
Ни мне, ни попутчику не хотелось мешать
ему.
Я снова
посмотрел на него. И только теперь заметил не по годам седую голову, шрам на
лице, на голове, уходивший под ворот выцветшей рубахи.
Хотел спросить: «С войны?», да так и не
решился.
Источник: Иванов А. Колоски : рассказы. – Ленинградская, 2007. – 182 с.
Комментариев нет:
Отправить комментарий