Зоя Сизова - финалист литературного конкурса "Поэзия русского слова"

  В этом году на Всероссийский литературный фестиваль-конкурс «Поэзия русского слова» прислала свой рассказ только Сизова Зоя Алексеевна. Мы больше знаем её как краеведа и поэта, причём пишущего свои стихи на милом нам кубанском говоре. В этот раз она решила попробовать свои силы в номинации «Малая проза», категория «Открытие с 35 лет».  В октябре состоялось подведение итогов конкурса, и Зое Алексеевне прислали Диплом финалиста. А рассказ, который она посылала на конкурс (он был заочным), перед вами. Он о схватке советских разведчиков с фашистами.

ИХ БЫЛО ШЕСТЕРО

Передний край в станице проходил по улице. Левее был большой пустырь, на котором стоял двухэтажный дом. Чуть дальше стояли еще два разрушенных домика. Пустырь находился на нейтральной полосе, поэтому дома пустовали.

Однажды мартовской ночью в один из домов пробрались шестеро разведчиков. В комнате был беспорядок: везде валялись разбросанные  вещи и постели. Видимо, хозяева в спешке не знали, что захватить с собой.

‒ Отсюда и наблюдать удобнее, и постели готовы, ‒ сказал лейтенант. ‒  Дежурить по очереди!

На столе лежала в кружевном платьице и бархатном берете кукла. Её взял в руки боец Тренгулов.

‒ Ай-ай! Где же её хозяйка? ‒  Задумчиво сказал он, ‒ мается где-то в  дороге. А может фриц налетел и расстрелял из пулемёта и её, и мать. Тренгулов  покачал головой и добавил: ‒ У  меня дочка Фамарь. У неё тоже большая кукла есть. Я работал комбайнером на Кубани. Много получал, детям игрушки покупал. Он усадил куклу за стол на детский стульчик.

‒ А ты, Асами, после войны опять на Кубани жить думаешь? ‒ спросил сержант Нарочный.

‒ Зачем спрашиваешь?! ‒ удивился Тренгулов. У нас в Каневской хорошо жить. Я комбайнёр, большой человек в станице.

‒ Не задавайся, я тоже кубанский  тракторист, сказал Недорез, матрос с насмешливыми глазами,

‒ Войну закончим, домой вместе махнем. Что комбайн без трактора? Буду твой комбайн тягать своим трактором.

‒ Э, Пётр, ты, много спать любишь, а я на работу злой, тебя ругать буду.

‒  Ничего, я буду стараться, ‒ засмеялся Недорез. ‒ Давай и Нарочного пристроим куда-нибудь.

‒ Сержант ‒ парень головастый! Будет у нас директором МТС, ‒ ответил Тренгулов.

Нарочный, обычно хмурый и неразговорчивый, улыбнулся и удобнее расположился на матраце: ‒ Значит, утвердили меня директором? Благодарю за доверие.

Лейтенант тихо запел цыганскую песню, но умолк, вспомнив, где находится. Голос у него был слабый, но пел он «со слезой во взоре». Около него на полу сидел Иван Порожнюк ‒ рябой, стеснительный паренёк.

‒ Душевно поёте, товарищ лейтенант. И по виду как цыган, ‒ вздохнул Порожнюк.

‒ Не цыган я, ‒ улыбнулся лейтенант, ‒ самый настоящий русский, модельный сапожник из Днепропетровска.

‒  Сапожник? ‒ удивился Порожнюк.

‒ Модельный! Самую изящную обувь делал.

‒  Во всем мире нет лучше русских песен, ‒ вмешался Иван Макеев, бывший шахтёр.

‒ Отчего не спеть и русскую? ‒ согласился лейтенант. ‒ Только завтра. А сейчас ‒ спать! До рассвета недалеко. Наблюдать за фашистами надо.

Недорез зевнул:

‒ Чайку бы выпить горяченького, с вишнёвым вареньем.

Пристрастие Недореза к чаю удивляло разведчиков. Он не пил водку, а менял свои сто граммов на сахар у любителей лишней стопки.

‒ Чаю нет, Недорез. И варенья нет.

Разведчики легли спать. Остались только часовой и лейтенант, которому надо было выбрать позиции для наблюдения.

Со стороны противника слышалось какое-то оживление. Видимо, часть сменяется или пополнение прибыло, подумал лейтенант. Пробраться бы с разведчиками поближе, швырнуть десяток гранат, да ухватить пленного. Но лейтенант только вздохнул, понимая, что нельзя осуществить желаемое. Ему приказано только наблюдать. За «языком» где-то крадётся другая группа разведчиков.

Перед рассветом Камергородский разбудил бойцов и указал каждому пост для наблюдения. День показался удивительно длинным. Зато результаты наблюдений оказались отличными. Стало ясно, что гитлеровцы что-то замышляют. Вечером Камергородский написал донесение и послал с ним Ивана Макеева в штаб. Через два часа тот вернулся с приказанием продолжать наблюдение.

‒ А место здесь тихое, ‒ заметил лейтенант. ‒ Если бы можно было песни петь и патефон завести, жить было бы неплохо.

‒ Это верно, ‒ сказал осторожный Нарочный. ‒ Но если бы заметили нас днём, то сотенку снарядов схлопотали бы мы на этот дом.

После ужина Камергородский распорядился:

‒ Ночью тоже будем наблюдать, всякое может случиться. Если фашисты вздумают наступать, то наш дом им понадобится.

Ночь прошла спокойно. На рассвете началась стрельба. Стреляли со всех концов станички.

‒ Тревога! – крикнул бойцам Тренгулов. Разведчики вскочили, схватившись за оружие. Лейтенант выбежал в коридор.

‒ Тренгулов, в чем дело?

‒ Похоже, что гитлеровцы идут.

  Лейтенант выглянул за дверь. По пустырю бегали немцы. Тренгулов вскинул автомат и выпустил длинную очередь. Несколько фрицев упали, остальные спрятались за углы разбитых домов и затаились. Вскоре фашисты выскочили и бросились прямо к их дому.

‒ Тренгулов, береги в коридор, а мы будем бить через окна! ‒ крикнул лейтенант.

‒ Рус, сдавайся! ‒ кричали гитлеровцы, окружая дом. В ответ командир  метнул гранату.

‒ Их тут штук сорок, ‒ заметил Нарочный.

‒ Нечего считать, ‒ сердито ответил лейтенант, ‒ после боя мёртвых сочтешь.

  Немцы бросали в окна гранаты. Осколками ранило троих, в том числе командира взвода.

‒ Быстренько на второй этаж, ‒ командовал лейтенант, ‒ а то здесь перебьют.

Разведчики по каменной лестнице перебежали на второй этаж. Тренгулов захватил куклу, приговаривая:

‒ Айда, хозяйка, тут плохо будет. Он примостился на верхней ступеньке лестницы,  разложил несколько гранат и взял на мушку вход в коридор.

‒ Что делать будем?- С тревогой заметил Макеев.

‒ Драться! ‒ Крикнул Камергородский.

‒ Хватило бы патронов, ‒ хладнокровно ответил Недорез.

Камергородский осторожно выглянул в окно. Гитлеровцев стало больше.  

Неожиданный огонь внес смятение в группу столпившихся немцев, но они сообразили, что на первом этаже разведчиков нет, и побежали в коридор. Там их настигла брошенная Тренгуловым граната. Шесть фашистов остались на месте. Седьмой, жалобно воя, пополз к выходу и на пороге замер.

‒ Рус, сдавайсь плен. Убивать нет. Вы змелий золдат.

Сержант Нарочный, перевязывавший кисть левой руки, зло усмехнулся:

‒ Товарищ лейтенант, я от всех крикну этим гадам: Эй, вы, жабы! Живыми нас не возьмете. Коммунисты в плен не сдаются. Назад, фрицы, пока цили. Геть нах хауз!

‒ Чего ты себя за коммуниста выдаешь? – спросил Макеев.

‒ Я в душе коммунист, хоть и беспартийный. Пусть гады знают, что здесь такие люди есть.

Разведчики слышали, как ругался гитлеровский офицер, а затем подал команду поджечь здание. Гранаты и патроны были на исходе.

Все сидели на полу. Лишь Тренгулов сидел на лестнице. Из-за пазухи выглядывала кукла. Комбайнер гладил ее по голове и улыбался. У лейтенанта была забинтована голова. Сквозь бинт проступала кровь. Автомат лежал на коленях. Камергородский внимательно оглядел разведчиков:

‒ О чем они сейчас думают? Наверное, каждый вспоминает своих родных, любимых. Вот Тренгулов дочку вспомнил. А у меня нет жены, нет любимой девушки, плакать обо мне будет только моя бедная мать-старушка. Жива ли она? Может, фашисты ее расстреляли?

‒ О чем думаешь? Спросил лейтенант Нарочного.

‒ Думаю, как бы фашистов обдурить. Нарочный зло посмотрел в окно. Страшный вид был у него: лицо расцарапано осколками, кровь черными струйками засохла на лице и шее, волосы взлохмачены, глаза блуждали от окна к окну.

Макеев сидел на полу и спокойно набивал диск автомата.

‒ Ну, вот, ‒ сказал Макеев, ‒ осталось выпустить по десятку патронов, а потом? Обидно, даже жениться не успел.

Разведчики невольно рассмеялась:

‒ Самое время думать про женитьбу!

‒ В плен не сдамся ‒ я гордый, как потом людям в глаза смотреть? Всю жизнь, словно грязью, будешь вымазан. Ну и драться же я буду, запомнят фрицы Ивана Макеева потомственного шахтёра!

Порожнюк, прислонившись к стене, внимательно смотрел в окно. Он был ранен  в левую руку. Кровь стекала по пальцам. Лицо его было бледным. В двух шагах от Порожнюка лежал Недорез, раненый в обе ноги. Ему отчаянно хотелось пить.

‒ Не водить мне, видно, комбайн, ‒ вздохнул он, ‒ вы, может быть,  и выкарабкаетесь, а куда я без ног?

‒ Что это ты? ‒ Заметил ему Порожнюк, ‒ да разве мы тебя бросим! Макеев, встань на мое место, а я перевяжу Недореза.

Тренгулов по-прежнему держал на прицеле лестницу и дверь. Внизу шла какая-то возня. Послышались шелест и потрескивание, пахнуло дымом.

‒Товарищ лейтенант, ‒ крикнул Тренгулов, ‒ фашисты подожгли дом термитными шашками.

‒ Следи внимательно, ‒ ответил лейтенант.

  Едкий дым густел и поднимался выше. Слышался треск, словно внизу весело пылала печь ‒ это на первом этаже загорелся пол. Стало душно и жарко. Разведчики задыхались, от едкого дыма слезились глаза.

‒ Товарищ лейтенант, давайте прорываться, ‒ предложил Макеев. Кмергородский сурово посмотрел на него.

‒ Прорваться невозможно. Подстрелят или в плен заберут. Погибать, так здесь.

‒  Давайте тогда хоть гранаты побросаем в фашистов. Чего добру зря пропадать.

Разрывы гранат смешались с воплями раненых немцев. Взбешенные упорством советских воинов, гитлеровцы открыли ожесточенную стрельбу.  Потом начали бросать гранаты в окна. Но их гранаты с длинными ручками задевали рамы и падали обратно. Одна граната влетела в комнату. Макеев схватил ее и выбросил обратно фашистам.

Языки пламени начали лизать окна, коридор был в огне, пол накалился и трещал.

‒ Всем на чердак! ‒ крикнул лейтенант.

Разведчики бросились следом за ним. Порожнюк взвалил на плечи раненого Недореза. На чердаке было темно и душно. Макеев выбил слуховое окно. Свежий воздух ворвался через отверстие. Каждому хотелось вдохнуть глоток свежего ветерка. Нарочный высунул голову наружу.

‒ Не высовываться! ‒ крикнул лейтенант. Но было поздно. Вражья пуля уже пробила голову кубанского казака. Макеев оттащил от окна тело, встал перед ним на колени и поцеловал в лоб.

‒ Недорез лежал без сознания. Порожнюк сидел рядом с ним и здоровой рукой гладил его по голове. Товарищ открыл глаза.

‒ Конец, видно, ‒ прошептал он, ‒ прощай, друг. Напиши жене и детишкам.

‒ Чего прощаться! Вылечат твои ноги, еще спляшем вместе, победу праздновать будем, ‒  пытался утешить его Порожнюк.

Огонь добрался и до чердака. Начали гореть балки. Разведчики бросились к лестнице. Обрушилась горящая балка и придавила Порожнюка, нёсшего  на спине Недореза. К ним подбежал Макеев. Обжигая руки, он приподнял балку, а Трегулов вытащил из-под неё товарищей. Шатаясь и держась руками за голову, Порожнюк встал. Недорез был мертв.

Уцелевшие разведчики лежали на лестнице, задыхаясь от дыма. Больше не на что было надеяться. Еще минут пять-десять — и конец. У входных дверей  слышался разговор врагов. Тренгулов метнул последнюю гранату, которую берег для себя.  Гитлеровцы снова начали обстреливать дом.

Лейтенант поднял отяжелевшую голову. Он услышал, что совсем близко стреляют из русских автоматов.

‒ Бегом вниз! ‒ хрипло крикнул лейтенант, тормоша лежавших без движения разведчиков. Макеев первым выбежал из горящего дома. Тренгулов и Камергородский под руки вывели из дома Порожнюка. Из-за угла выскочили моряки. Среди них был капитан Дьяченко — командир роты. Он кричал разведчикам:

‒ Молодцы, хлопцы!

‒ Товарищ капитан, в доме Нарочный и Недорез мертвые, ‒ проговорил Камергородский.

‒ Постараемся достать, ответил капитан.

‒ Моряки побежали вперед. Камергородский окинул взглядом улицу: там кипел рукопашный бой,  атака немцев захлебнулась. Превозмогая боль в обгоревших руках, он крикнул:

‒ А ну, перебежкой к нашей обороне! Иначе нас тут подстрелят, как куропаток!

Пока бежали, лейтенант заметил, что у Тренгулова из-за пазухи выглядывает кукла. Позже эта кукла стала талисманом для разведчиков. Обгорелая и испачканная сажей, она стояла на самодельном столике, застеленном газетой, на самом видном месте. Во время короткого отдыха разведчики смотрели на неё, вспоминая свой дом, родных, детей. И теплели суровые глаза воинов; и оттаивали, ожесточившиеся за время войны, их сердца.