Байки бабушки Оришки

 

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А.С.Пушкин

 У современного отечественного писателя Святослава Логинова есть роман «Свет в окошке», посвящённый такой странной «штуке», как память.  Главный герой романа после смерти попадает в необычный загробный мир «живущий» по особым законам, далёким от наших религиозных представлений. В этом мире правят деньги, которые эквивалентны  исключительно моментам  памяти, оставленной  после себя умерший в реальном мире. В этом «посмертном» мире  деньги творят поистине чудеса — можно стать молодым, получить великую власть или создать свой личный рай – такой, каким вы его себе представляете.
Но это загробное существование нужно постоянно оплачивать: если деньги

памяти заканчиваются, покойник окончательно исчезает. И в этом послесмертие «живёт» масса мошенников, готовых быстро прибрать к рукам капиталы памяти свежеусопшего простака.  А ещё  в этом загробном мире высится  особая, привилегированная  Цитадель,  где обитают деятели истории, память о которых сохраняется навечно. В загробном мире не так важно, хорошим или плохим был человек при жизни, творил он добро или делал зло, ведь за каждое воспоминание о мёртвом на его «личный счет» зачисляется некоторая сумма, в памятно-денежном эквиваленте.
Насколько близка, или наоборот, далека от наших привычных представлений эта

фантастическая теория – каждый представляет себе сам. Но всё же самое ценное и крепкое из нематериального, что связывает нас с историей и друг  с другом – это  память. Наши дети живы в наших прадедах, пока помнят о них. И каждый из нас то и дело ходит по широкой дороге, либо по тонкому мостику своих воспоминаний, храня в памяти всё  – мамину улыбку, дедушкины колючие усы, волшебство солнечного луча в глаза на рассвете, давнего друга – пушистого Ваську, первую двойку, первые шаги сына, или дочери, беззубую искреннюю радость внука – целый мир в киноленте памяти, запечатлевшей нашу суетную жизнь. И память примиряет нас с жестокостью жизни, ведь в нашей киноленте все живы, и, как уверен каждый верующий человек, мы когда-то встретимся с нашими родными.

На просторах «Литературной копилки…» мы решили открыть новую рубрику, посвящённую

воспоминаниям. У каждого остались смешные,  волнующие, лирические воспоминания о своих близких, которых уже нет с нами. И все, кто читает наш блог, могут прислать свои байки, стихи, зарисовки или мемуары о своих близких, которых уже нет рядом. Обещаем опубликовать, и обязательно указать авторство, или же (по вашему желанию) анонимно. Наши предки достойны своей памяти, хотя бы потому, что благодаря им мы живём на этом прекрасном свете.
А начнём нашу рубрику с воспоминаний одной очень уважаемой каневчанки, Ирины Александровны В., предложившей подобную идею, и давшую добро на публикацию её воспоминаний. Она-то, подобно Арине Родионовне и стала бабушкой Оришкой, под эгидой которой мы предлагаем вам поделиться своими байками.
 
 
Маркс

Иван Петрович человеком был мастеровым, в руках всё горело. Делать мог практически всё − и такими русскими Левшами страна всегда была богата. Соседи нарадоваться не могли на него. Да к тому же человеком он был мягким, беззлобным.  Не то, чтобы бесхарактерным, нет. Просто добрым, открытым. Иногда друзья и знакомые пользовались этим, да зла на них Иван Петрович не держал.
А ещё у Петровича была редкая особенность − алкоголь выключал его напрочь. Он, бывало, выпив, не буйствовал никогда, не пускался в долгие разговоры и советы, не задирал никого во хмелю. Мог тихонечко сесть в уголке на корточки, прислонившись к  стене, да и выпасть из реальности − часа, эдак, на 4. И ничто не могло его вывести из этого состояния − ни капающий на голову и за шиворот дождь, ни настойчивая истерика разозлённой невниманием особо гавкучей псины, ни гром с молнией. Правда, после такой «летаргии» Петрович забывал, где он находится, и куда идти дальше. И получались  забавные казусы, впрочем, быстро разрешавшиеся.

Однажды Петрович с друзьями  ранним утром поехал на рыбалку. Ехали на «Газели», в задней части которой были сложены стройматериалы − мешки с цементом, пара рулонов линолеума, ещё какая-то строительная дребедень. Рыбалка удалась вполне, и рыбы наловили, и «булькнули» «з устатку», как говорят на Кубани. И Иван Петрович  тоже выпил слегка. Забрался в «Газель», лёг сзади на мешки, да и уснул. И, поскольку у друзей, по всем законам рыбалки, «клёв» оказался намного интенсивнее, то о нём попросту забыли, а трезвый и злой шофёр, высадив бригаду развесёлых рыболовов, рванул на работу, не пересчитав  рыбарей «по плавникам». Меж тем, Петрович спокойно дрых среди рулонов.
И так вышло, что прокатали его целый день, и завезли далеко от дома. Сунувшийся в угол за мешком водитель, чертыхаясь, вывел на улицу очумелого транзитника, да и сказал Ивану Петровичу, что, мол, привёз его аж в Краснодар, а домой обратно не повёзет, не обессудьте, − работа.
Петрович кое-как собрал себя «в кучку», утихомирил скачущие в голове мысли, и заметил

неподалёку от себя памятник − бюст мужика какого-то. Вечерело, видно было плоховато. Поскольку шофёр сказал бедняге, что тот в Краснодаре, то слегка ещё очумевший со сна «путешественник» свято уверил себя, что видит бюст Карла Маркса, украшавший окраину Краснодара. И постарался сориентироваться, как ему выбраться из этих кущей на улицу Седина, где жил брат, чтобы прийти в себя и перекантоваться до завтра, а потом, на трезвую голову, можно и домой уехать. Брат поможет.
Как назло, улица была пустынна. Помыкавшись, Петрович заметил, наконец, парочку «молодят», шедших мимо, держась за руки. Поспешил к ним с мольбой, попросил, как выбраться отсюда на улицу Седина. Занятый своими бедами Иван Петрович не понял, почему парень отходит от него потихоньку, одновременно задвигая подругу за спину.  Потом осторожно подбирая слова, издали, по-гусиному вытягивая шею, сдавленно отвечает Петровичу:
− Дядечка, так здесь нет такой улицы!
− Как нет, это же Краснодар! Вот же Маркс!
Парень с подругой попятились ещё дальше, и, с трудом давя смех, в один голос ответили «путешественнику»:
− Это, вообще-то не Маркс, это Вадим Федотович Резников!
И только здесь Иван Петрович, подняв глаза, рассмотрел, около чьего памятника он битый час мыкается. Плюнул, чертыхнулся и побрёл домой под злорадное хихиканье «молодят».
 
«А дэ моя хата?»

В погожий весенний день друзья, среди которых был и Иван Петрович, куму крыли хату. Работу «усим гуртом» сделали быстро, а вот «обмывка» слегка затянулась, и по своему непостижимому обыкновению на пару часов Петрович вырубился. Вечером крикливая кума,  утомившись от «гулянки», когда, казалось, обмыли уже «кажну хворостыну у виныку», разогнала, наконец, всех работников по домам.  Самому мастеру показали направление, и вежливо, хотя и твёрдо, вывели за калитку. Домой Петрович двинулся, когда уже смеркалось. Шёл он целеустремлённо, но слегка неуверенно. Дорогу домой он помнил, как свои пять пальцев, как таблицу умножения.  Два квартала, потом налево, потом ещё квартал, потом хата бабы Дуни, бабы Наташи, потом свой дом, и следом хата бабы Лены.
Вот, вроде, и родной квартал. Замелькали белой кипенью деревья во дворах. Хата бабы  Дуни,

бабы Наташи,  бабы Лены… Стоп, а где моя хата? Петрович тормознулся, потряс головой, протёр глаза. Ничего не изменилось. Белая хата Евдокии Степановны, кривоватый забор Натальи Дмитриевны, поодаль − утонувшая в деревьях хата Елены Михайловны. А собственной, личной хаты Ивана Петровича нет. Как корова языком слизала. Или там, инопланетяне спёрли. Петрович вернулся, ещё раз прошёл по кварталу, пересчитывая дома − нету! После третьего пересчёта он, казалось, отчётливо услышал скрежет проворачивающихся в голове шестерёнок. Нету хаты!!!
Чтобы не сойти с ума, окончательно заблудившийся в домах и расчётах злополучный «путешественник» нашёл самый действенный метод. Он перелез через забор подворья бабы Наташи, и направился прямиком к крыльцу. Рыжим клубком, с истерическим лаем, под ноги мотнулся Тузик, но тут же ломанулся обратно в кусты, едва разозлённый Петрович ответно гавкнул на цуцика. Пока Иван Петрович топал через двор к хате, не веранде зажёгся свет, и на крыльцо выскочила сама хозяйка, начавшая ещё в коридоре честить «вторженца»:

− Шо там за Мамай у двир лизэ, цуцэня манэнькэ пэрэпужав? Шо вы дома ны сыдытэ, бисовойи  нывиры падлюкы? Чого тоби ниччю трэба у моёму двори?
Она подслеповато прищурилась, разглядывая подошедшего вплотную к веранде Петровича, и узнав «захватчика» и слегка подобрев, уже спокойнее спросила:
− Чого тоби, Ванько? Чи забув шо?
− Ось скажить мэни, баба Наташа, куда моя хата дилася? Я вжэ  усю вулыцю пьять раз оббиг, уси хаты на мисти, а моёй нымае. И ваша стоить, и бабы Лены хата на квартали е, а моя дэ втикла?
Наталья Дмитриевна спустилась ещё ниже, подошла к Петровичу почти вплотную, принюхалась, и сказала уже совсем спокойно, хотя и не без ехидства:
− Ты шо, Йиван, опьять у кума пэрэработався? Твоя хата у Канивський стойить на своёй вулыци, а цэ ж  Стара Дэрэвня!
Пришлось бедняге Петровичу  опять «чимчикувать до кума», просясь переночевать, несмотря на недовольство кумы Татьяны.
 
«Бидни ластивкы» 
Дело было в начале мая, какой год это был, уже запамятовалось за давностью лет. Да только

накрепко осталась в памяти холодная весна, такая, что даже май долго не радовал теплом. Заморозок в начале того года дал «такого рахмыля», что старожилы долго недобрым словом поминали «того дида Мороза», что хватанул руками рано вылезшую картошку. Нежные побеги мигом «погорели» от мороза. А следом пришли колорадские жуки, и с немалым аппетитом «сточилы бидни кусточкы». Да так, что остались почерневшие голые «стовбурци».
Но это, как говорится присказка.
В тот примороженный май Иван Петрович помогал родственникам ставить сарай, а такое ответственное мероприятие торопливости не терпит. Сарай – не собачья будка, с наскоку его не построишь. Работа затянулась на несколько дней, и иногда Петрович оставался ночевать у родни, правда, о ночёвке жену заранее предупреждая. Но в этот день, он, вроде, не собирался ночевать у родни, Однако уже глубокая ночь, а «строителя» нет.
Жена вся изнервничалась – ночь оказалась жутко холодной, мороз давил аж до -5°C, а «хозяин» пошёл на  работу налегке. А ну, как застудится! Да и сотовых телефонов тогда не было, не проследишь. Что, бегать по улицам, и искать задержавшегося мужа? Так ничего и не решив, но продолжая себя накручивать, жена Петровича промучалась почти до утра.
И лишь на рассвете, услышав стук калитки, успокоилась слегка. Решив, что с разборками подождёт – хорошая хозяйка всегда успеет «отлаять» провинившегося мужа, и сподручнее это сделать на трезвую голову.
Но минуты шли, а в хату Петрович всё не заходил. Тут уж не выдержали нервы у жены,  накинула «одэжу», и выскочила во двор. Муж был около летней кухни, копошился у стола, чем-то манипулируя на столешнице, и странно что-то приговаривал. Подошла поближе, нашарила

выключатель на стене, включая свет. Петрович раскладывал на столе …. ласточек? И только тут услышала жена, что Иван Петрович не говорил, а плакал. Доставал из-за пазухи птичек, гладил каждую по чёрным пёрышкам и нараспев поскуливал:
– Бидни ластивкы, замэрзлы! А я йих собрав, хотив, шоб одигрилысь, а воны позамэрзалы насмэрть!
И Петрович был в своём горе так умилительно-трагичен, что у жены самой слёзы брызнули из глаз, глядя на эту сцену. Она подскочила к мужу, обняла его, а тот, ещё толком не проснувшись,  все повторял:

– Пишов по дорози по-над ричкою, замэрз як цуцик, дывлюсь – а воны лыжять на трави, холодни, та йих там багато! Я йих пособырав за пазуху, хотив нагрить, а воны помэрзлы! У смэрть позамэрзалы!  Бидни птычкы!

Он постепенно затихал, всё ещё вздрагивая, а хозяйка всё ещё легонько баюкала мужа, машинально пересчитывая несчастных птичек, рядком лежащих на столе. Десятка два, не меньше. Она

представила себе бредущего в рассветной хмари мужа, собиравшего замёрзших птиц, и отчаянно жалела всех – и мужа, готового прийти на помощь всему миру, и этих несчастных ласточек, прилетевших в тёплые края, и убитых морозом; и себя, измученную бессонной ночью и тревогой.
Давно нет уже Петровича. Но память о нём осталась – у жены, детей, внуков, благодарных соседей и друзей. Давайте и мы подкинем монеток памяти в копилку этого замечательного доброго человека, которыми так богата наша Родина.