Язык — раздолье души народа

 

Когда-то, в незапамятные для нас времена, наши предки, запорожские казаки, пришли на земли Кубани, да и остались здесь. Это было настоящее нашествие «двунадесяти языков».  Людьми казаки были крепкими, хваткими, умеющими и воевать, и работать. Да только «политесам» всяким были необучены, и лингвистическими проблемами не страдали. Речь их примерно на 85% состояла из украинского языка, ведь в общей массе они были запорожцами. Остальная языковая мешанина — русский, другие языки (в запорожцы уходили разные люди), и меткие словечки-заимствования  от соседей-черкесов. Получился такой оригинальный лингвистический «винегрет», — и не русский, и не украинский, и не понять какой язык. Наша родная, но (увы!)  полузабытая балачка. Старожилы хорошо знают её, и говорят свободно, люди помладше —кое-как, помня бабушкины присказки и песни, а молодёжь и тем паче дети — уже совсем плачевно. (Да молодь уже и русский-то язык знает абы как, с этими треклятыми «болонскими» системами, напрочь запутавшись в «лайках», «крашах», «банах», «рофлах», «пранках», «нубах», «кринжах», постоянно норовя «чилить»).

И лишь знатоки истории, да люди, просто влюблённые в свою малую родину,

знают, кто такая качка, и куды вона лытыть пид хмарамы? И что будет тому бедолаге, которому доведётся лизты на горище на тий покрученной драбыни?

А хорошо знаете ли вы кубанскую балачку? Проверьте себя, и, может быть, вы проникнетесь простым, на первый взгляд, построением и написанием слов (как слышу, так и говорю, и пишу), и грубоватой напевностью, но в тоже время и меткостью, остротой выражений. Кто-то потом будет козырять парой-тройкой «древних» слов и выражений. А кому-то балачка придётся по душе, да так, что заговорит не хуже бабуни Мыланкы Мытровны, шо вмие балакать, як йии дид Омэлян Тытовыч. Ну, шо, посыдымо, побалакаемо? 

 

Раиса Фисенко

 

Про тётку Приську и дядька Гната

Жилы на свити тетка Приська та дядько Гнат. Жилы воны  нэ багато, но и нэ бидно. Малы хату, корову, тылыцю. Йилы смачну паляныцю, варылы борщ, душистый  узвар. и ходылы на базарь. Бог дав им тикэ одну дытынку — хлопчика Мытьку.

Мытька вырос у заботи батька и матэри и уихав жить у город. Нызабаром прыходэ от ёго телеграмма: «Одружився Мыть – на высилья гроши шлить» Та телеграмма вроди свята, радый батько, рада маты: «Будэ внук, нэ спускатэмэм мы ёго з рук».

Другым разом телеграмма: «Сбудэты вы тыля – гарнитур надыбав я». А вжэ трэтя телеграмма доканала батька и маму: «Продавайтэ вы хатыну, бо я надумав купувать машину. За сэбэ ны журыться. Прыизжайтэ. Будэтэ жить, як я живу – йисты булку и халву».

Жалко було батькови та матэри всэ сбувать, но ны сталы воны сына огорчать и пойихалы до ёго жить. Там булы ради батькова та матыри, пока вси их гроши ны потратылы, а як гроши потратылы, сын устав из-за стола и сказав: «Вы – цэ вы, а я – цэ я, у мэнэ своя симья, геть отсюда, ны мишайтэ».

Йидуть старыкы обратно на сыло, и журяться: «Йихалы до сына йисты халву и булку, а лышылыся прытулку».

Словарик

Малы – имели

Паляныця – сдобная лепёшка

Нызабаром – в скором времени

Одружився – женился

Сбудэтэ – продайте

Надыбать – найти

Журыться – переживать

Цэ – это

Геть – уходи, не мешай

Прытулок – жильё

 

Лемиш Н. Ф.

 

По Савци и свыта!

Многие кубанские поговорки имеют свою историю. Они собирались и хранились поколениями. Простые, лаконичные, доступные для понимания, они были средоточием народной мудрости, отражая все стороны жизни. Вот история одной из таких поговорок: «По Савци и свыта!»

У одного казака было семеро детей. Шесть дочек, и один, самый младший, сын. Сава (Савва, или Савелий) был долгожданным наследником и утешением для детей. В свои неполные 15 лет Савка вымахал с коломенскую версту. По тому, давнему закону и обычаю, он уже был опорой семьи. По мере того, как сестёр разбирали замуж, на ещё неокрепшие Савкины плечи ложилось всё больше работы. Нужно отметить, что он, как и все его сверстники, умел искусно ездить верхом, ухаживать за лошадьми и скотиной, чинить упряжь, молотить и даже пахать. Но отец не всегда ещё доверял ему пахоту. Всё хорошо, вот только особых успехов в учёбе у Савки не наблюдалось. Его образование ограничилось церковно-приходской школой. На Пасху Савве исполнялось уже 15 лет, и это был статусный возраст, позволявший уже называться парубком, и «выходить в люди», бывать на молодёжных игрищах, в общем, на важных мероприятиях. Родители пошили Савве  казачью «справу»: бешмет, черкеску, брюки и сапоги. Вот только не хватало «свыты». Это верхней одежды, наподобие плаща из плотной тяжёлой шерстяной ткани. Свыта хорошо грела, защищала от дождя и имела многофункциональное значение. За завтраком Савкин отец  Пантелей Демидович обратился к домочадцам, и конкретно к жене:

— Маты, сёгодня пидымо до Пытра Сыдоровыча, закажымо Савци добру свыту, надо хлопця удягать!

К вечеру отец и сын засобирались к портному, Отец прихватил заботливо собранный матерью узелок с гостинцами, и они пошли. Портной жил в трёх кварталах от Савкиного дома, поэтому путь был недолгим, и вскоре заказчики предстали перед мастером. Пока тот, не спеша, с прищуром, осматривал Савку, Пантелей Демидович  водрузил на стол солидную четырёхгранную бутылку с сургучной головкой, кольцо домашней колбасы, кусок сала, миску с солёными огурцами и квашеными яблоками, и солёный арбуз. Переведя взгляд с Савки на стол, Пётр Сидорович аж крякнул от удовольствия. Савку посадили на лавку, поближе к печи, предоставив с робостью наблюдать за действиями взрослых. Правила «казачьего домостроя» предусматривали, что в чужом доме нужно вести себя тихо и скромно, ничем не выделяясь, и не встревая в разговоры старших. Пантелей Демидович стал меж тем излагать основную концепцию предстоящего заказа. Покивав головой, Пётр Сидорович привычно взялся за клеёнчатый аршин, чтобы произвести необходимые замеры. На что гость объявил:

— Вы, Сыдоровыч, ны спишить! Савка пидождэ, його дило погодыть, а мы выпьим з вамы по чароцьци, воно и дило скориш пидэ!

Несколько, следовавших друг за другом тостов, в которых сначала фигурировали умелые руки мастера, здоровье его семьи, потом здоровье Пантелея Демидовича, достаток его дома, и, наконец, благополучное Савкино взросление и будущая обнова. Как-то незаметно опустела бутыль, и Пантелей Демидович произвёл заключительный жест относительно того, что пора приступить к делу. Но Пётр Сидорович не дал ему закончить. Из умелых рук хозяйки материализовалась «сулийка з пэрвачем», и миска с жареной свининой. Незаметно стала пустеть и вторая «чэтвэрть». Хозяин и гость затянули сначала  «Ой ты, хмэлю», потом «Розпрягайтэ, хлопци, конэй», «Гай зэлэнэнькый». Нужно отдать должное чуткому уху жены Сидоровича – она уловила, что голоса певцов  стали утрачивать стройность, да и сами «пывуны» стали переходить в горизонтальную плоскость. Поймав паузу, она спросила:

— А вы, шо, хлопця забулы? Вин замаявся, вас дожидаючи. Вы дило, шо, зробылы?

Пётр Сидорович, прервав с неохотой приятное времяпровождение, взялся за свой аршин. Поворачивая Савку по кругу, он нацарапал на клочке тетрадного листа какие-то цифры, а Пантелей Демидович отпускал реплики по поводу Савкиной фигуры. Закончив дело, друзья выпили за прочность будущей «свыты», а потом ещё и «на коня» (раза три). Провожая гостей, хозяин огласил:

— Свыта будэ готова у сэрыду на тому тыждни!

С тем и расстались, спев на прощание ещё одну песню. Заказчики явились чётко в

назначенный день. Заказ был уже готов. Портной, с учётом своего долгого опыта и привычки шить простые вещи без примерки, так поступил и на этот раз. Когда Савку облачили в «свыту», то Сидорович опешил первым. И куда только глядел? Один рукав длиннее другого сантиметров на двадцать, другой, наоборот,  короче, да так, что еле до локтя достаёт, одна пола длиннее другой. Отвечая на недоумённый взгляд, портной скороговоркой пробормотал:

— Вы, Дымыдовыч, ны сумливайтыся, я усэ пырыроблю, ны гарно выйшло!

А тот, усмехнувшись в усы, глубокомысленно изрёк:

 — А вы, Сыдоровыч, ны  пырыжывайтэ! Нычого пырыроблять ны нада. Якый

Савка, така и свытка, зносэ. Нычого, довгый рукав закотэ, и ловко будэ. Скоро мы збыраемось йихать по комыш у плавни. Багато трэба нам комышу у цьёму годи. Маракую я пырыкрыть хату пид коришок, а ще й пидкотный сарай. Його, комышу, николы ны бувае у хазяйстви багато. Отут  Савци свыта и прыгодыцьця, будэ у самый раз. А довгым рукавом рукы грить будэ.

И обращаясь к сыну, он снова с усмешкой повторил:

— Правда шо, якый Савка, така и свыта…

 

Мэ-ду-ду! Быль

 

Подружились справный казак Емельян и

многодетный цыган Кырыло (Кирилл). Не единожды был Емельян в таборе у друга, не слывший бедным, он оказывал вспомоществование приятелю. То пару мешков муки даст, то сала, то смальцу, то масла. А однажды к Пасхе дал другу целый свиной окорок. Так жили и дружили. Кырыло слегка завидовал Емельяну, у которого было шесть сыновей. И было отчего завидовать, восемь дочек было у цыгана, а сына – ни одного. Тайно горевал несчастный отец, а против природы не попишешь. Не единожды жаловался он Емельяну на свою беду. Тот сочувствовал другу, и не раз думал, чем же помочь несчастному 

Кырыле.  С женой Варварой они пришли к заключению, что нужно Кырыла с его супругой повезти на моление  в ближайший Лебяжий монастырь. Но нужно было уговорить цыганскую семейную пару, излишней набожностью, надо прямо сказать, особо не отличающуюся. Сказать, что это было трудно – значит, ничего не сказать. И всё же уговорили,  определив поездку к престольному празднику Покрова Пресвятой Богородицы. К чести сказать, Кырыло с женой отстояли и вечерню, и заутреню, молились,  как могли – и мощам, и иконам, и молили Бога о даровании наследника. И это, несмотря на косые взгляды некоторых фанатичных верующих. Мол, какие из цыган верующие – курят, сквернословят, обманывают людей. Народ вольный, и без моральных устоев. Некоторые ещё и посмеивались. Но как говорил стопятилетний Вакула Тытович, местный философ: «Зо смиху и люды бувають!»

Прошло положенное время – и родился у Кырыла долгожданный сын. На радостях гулял весь табор! Естественно, что крёстным отцом стал Емельян. И теперь мужскую дружбу сплотило ещё и кумовство. Как-то прознал Кырыло, что у Емельяна был большой взяток мёда с пасеки.

Вот свой новый статус он и решил использовать в соответствии с  классическими принципами своего вольного племени.

Прибегает новоиспечённый кум с махоткой, и с порога громогласно заявляет:

 —Хрыщенык кажэ: мэ-ду-ду!

Подивился Емельян сам себе ранней разговорчивости крестника, но мёду налил беспрекословно. Это повторилось  через несколько дней –  Кырыло стоял с горшком на пороге:

— Чуэшь, Омэлян, хрыщенык знову крычыть: мэ-ду-ду!

 Это «медовая одиссея» повторялась настолько часто, что Емельян только крякал от досады. Зато, когда потребовалось перевозить пасеку, у кума Кырыла срочно нашлись прямо неоотложные дела. Емельян не был жадным, но когда в очередной день  медолюбивый кум явился за очередной порцией сладости, казака прямо переклинило. Сославшись на занятость, Емельян сказал куму:

— Лизь сам, а то мэни николы!

 И привёл его в будку, половина которого была с потолком,  а вторая не подшита, и показал приставную лестницу. А на потолке стояли ульи с пчёлами. Кырыло споро

взобрался на чердак, не чувствуя подвоха. Хозяином он был никаким, да и в пчеловодстве совсем не разбирался, поэтому смело, без опаски полез в улей, сильно потревожив пчёл. Несколько агрессивных особей, вырвавшись на свободу, стали чувствительно жалить грабителя. А Емельян, меж тем, втихую убрал лестницу, и вышел, вроде по надобности. И слышит через время сверху дикий крик:

—  Омэлян, та воны ж кусаюцьця!!!!!

Не торопясь, казак через время вошёл, и спросил:

—Шо там такэ?

 Кырыло в отчаянии метался по потолку: лестницы внизу не было. На дикий бессвязный крик:

— А дэ воно, шо там стояло?  — он удивлённо спросил:

 — Шо стояло?

— Та отэ, воно, шо по ёму залазють!

Емельян прикинулся дурачком:

— Шо ты просыш, нэ пийму!

Кум показал рукой, наконец вспомнив название растреклятой лестницы:

— Ны бачиш, чи шо! Дробылазыло, шоб тоби повылазыло!

 Емельян, не торопясь, пошёл к лестнице, как бы раздумывая, что с ней делать. А

незадачливый отец мёдолюбивого отпрыска, доведённый до полного отчаяния осатаневшими пчёлами, сиганул прямо с потолка, да хорошо — угодил прямо в открытый закром с зерном. В секунду вылетел из закрома на пол, и его как ветром сдуло. Хозяину ещё и пришлось лезть на чердак – успокаивать разбушевавшихся медоносов. Когда страсти улеглись, Емельян, по правде сказать, даже пожалел, что так обошёлся с кумом. Не хватало ещё, чтобы они стали врагами. Да видно переживал зря. Прошло совсем немного времени, и кум Кырыло снова  материализовался на пороге, только уже без посуды. И первыми его словами были:

— Шо, бджёлы сплять?

И, конечно, традиционное заклинание:

 —  Кум, займы трохы мукы!

 Но когда Емельян приглашал кума в сарай, где были припасы, тот всегда категорически отказывался даже близко подходить. И только весной, когда пчёл отвезли на пасеку, Кырыло стал смело заходить во двор. Урок был усвоен, а дружба продолжалась.

 

Зоя Сизова

 

Расходылыся туманы

 

Расходылыся туманы,

Та й сэрдэнько розболилось,

Що  давно нымае мамы,

Що в нэдоли уродылась.

 

Не жалие  мэнэ батько,

Мэнэ мылый нэ жалие.

Мылых диток-соколяток

Витэр по свиту розвие.

 

Выйду в полэ жито жаты

По знакомойи дорози,

Буду диток выглядаты,

Пока ляжут в поли росы.

 

Ляжуть росы, та й туманы,

Та и закрыють мини сонцэ.

Тоди стану, с хаты, мамо,

Выглядать йих у виконцэ.

 

Выглядать и выклыкаты:

Мыли диткы-соколяткы,

Вас гука додому маты,

Вас гука, шоб розмовляты.

 

Вже старая вона стала

И нэдужае давнэнько

На волосья роса впала,

Думка мучае сэрдэнько:

 

Ныхай стэлюцця туманы,

Хай в нэдоли уродылась,

Або диткы в очи мами

Пэрэд смэртью подывылысь. 

 

 Источники:

Сизова З.  Згадала зозулэнька. Стихи/ З. Сизова.-  ОАО «Кубанское полиграфическое объединение, 2016.- 96 с.- Текст непосредственный.

Фисенко Р. Про тётку Приську и дядька Гната: балачка от читателя/ Р. Фисенко - Текст : непосредственный // Каневские зори. – 2023. - 7 декабря. – С. 10. 

Рассказы Лемиш Николая Фёдоровича публикуются с личного согласия автора.