В родительский день (рассказы Анатолия Иванова)

Сегодня Троицкая родительская суббота – важный поминальный день. В этот день верующие пишут записки с именами усопших, которые священник затем поминает в алтаре на литургии и на панихиде уже после службы. Развлекаться и веселиться сегодня недопустимо. А вот улыбаться можно – когда будете добрым словом вспоминать своих близких, которых уже нет на этом свете. В главе «Золотой луг моего детства» книги «Колоски» Анатолия Иванова много рассказов с воспоминаниями о военном детстве, о родителях и станице, где каждое дерево на улице, каждый кустик напоминали о маме. И пусть его рассказ «Зайчиков хлеб» звучит сегодня как поминальная молитва обо всех матерях в эту Троицкую родительскую субботу. В жизни многих наших соотечественников старшего поколения был свой «хлеб от зайчика».

ЗАЙЧИКОВ ХЛЕБ

В то лето горело все. Пожелтели листья на деревьях. На поле, что было за нашим двором с покосившейся хатой и неизвестно за что державшимся плетнем — настолько он обветшал, — тоскливо торчали одинокие колосья. Будто взял кто и прогнал по пшенице табун лошадей. В самом начале, когда стебли распрямились над землей.

Где-то далеко-далеко была война. Мама днями пропадала в бригаде. Уходила рано, возвращалась поздно вечером — уставшая, с почерневшими, как хлебная корка, руками.

Мне было скучно в этой хате, на самом краю станицы, и я иногда уходил в степь. Там, за бугром, над крышами двух-трех домов, в волнистом мареве, вытянув шею, плыл колодезный журавель. Плыл и оставался на месте.

Бригада для меня была чем-то таинственным. Туда по утрам, оставив меня, уходила мама с женщинами, закинувшими за плечи косы или вилы. Мама тоже шла с ними, а вечером приносила их опять. Она доставала кусочек хлеба, завернутый сначала в платок, потом в бумагу, выкладывала его на стол и, досыта насмотревшись на него, протягивала мне.

—                      Ешь, — говорила она, — от зайчика принесла.

—                      Ты и завтра туда пойдешь?

—                      А там тебе зайчик хлеба приготовит.

Милый зайчиков хлеб! Каким вкусным он казался. Я так привык к его хлебу, что видел зайчика во сне. Даже разговаривал с ним. Только ни разу вот не удалось посмотреть, как он может готовить такой вкусный хлеб.

И однажды я ушел за бугор по дороге. Был как раз обед, когда я заявился в бригаду. Это, наверное, было, как гром среди ясного неба, потому что мама, подававшая охапку соломы, седая от пыли, увидев меня, в нерешительности застыла с вилами в руках. Ноша была тяжелая, и мама, подержав ее лишнее время, не смогла забросить наверх, покачнулась и опустила ее на землю.

Тетка Матрена — она жила недалеко от нас — отряхивая с кофточки полову, огрубевшим голосом скомандовала:

—                      Обед!

—                      Ты что тут делаешь? — строго и растерянно спросила мама.

Мне было тогда пять лет, и я с детской наивностью сказал:

—                      Зайчика посмотрю. Он будет сегодня?

—                      Какой зайчик, — переглянувшись с женщинами, спросила мама. И серьезно, торопливо закончила: — Нет, не пришел. Не ходи сюда никогда.

Подали обед, вкусно пах суп, разлитый по чашкам. Повариха достала буханку хлеба. Мне тоже налили супу, а хлеба дала мама: разделила кусочек пополам, потом ещё — и от своего. Я уплетал за обе щеки, но, увидев на себе настороженные, сосредоточенные взгляды женщин, отставил ложку. Они отвели глаза.

—                      Я ел долго, с наслаждением: подержу корку во рту и сосу, как леденцы. Давно, помню, покупала их мама, когда ходила в город.

В тот день мама не принесла хлеба, и я разочаровался в своём зайчике. И когда, возвращаясь с работы, мама разворачивала кусок вкусно пахнувшего хлеба, я уже не спрашивал, где она его брала. Впервые, может быть, насколько позволяло мне моё воображение, я представлял, как трудно маме.

И как достаётся хлеб.

В РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

На станичном кладбище, в день памяти родителей. Погода выдалась тёплая, солнечная. Со всех концов в степь потянулись люди — и больше машинами. Из багажников вынимали снедь, приготовленную словно на выставку, закупоренные домашними пробками бутыли с водкой. Расстилали у могил скатерти и тут же, смачно закусывая, пили водку. А еду все подносили и подносили из машин, стоящих за оградой.

У многих даже не хватило времени, чтобы сходить на могилки бабушек и дедушек, до них не дошла очередь...

В детстве, помню, после войны, на кладбище плакали, причитали. Теперь не услышал ни одного всхлипывания — праздник какой-то. Только однажды увидел, как согбенная старушка, припав к могилке, стонала: «Доченька, зачем же ты покинула и не являешься даже во сне?!».

НА ОТЦОВСКОМ ХОЛМИКЕ

Сын приехал к матери в гости, на свою родину. Мать была рада, не находила себе места.

На другой день мать и сын пошли на кладбище — «проведать» могилку мужа и отца. Она была прибрана, ухожена, что удивило сына. Он возбужденно сказал:

—                      Молодец, маманя! Современная женщина так за живым мужем не смотрит. Надо же!

Положил цветы из материнского палисадника и, указывая на свободное место рядом с холмиком, тем же тоном добавил:

—                      Вот это место, мама, надо сохранить. Тут мы похороним тебя...

Мать сразу осунулась в лице. И сама себя спрашивала: «Зачем приехал сын? Лучше бы он не заявлялся».

А сын вполне интеллигентный на вид, говорил, на большой должности. Об этом с болью рассказала мне пожилая, одинокая женщина. Я не осмелился спросить: о ком это?

СМОТРЮ МАМИНО КИНО

Смотрю кино тридцатых годов, слушаю музыку тех лет, читаю книгу того времени — и почему-то вижу маму в молодости. Хочу представить, что она чувствовала, о чём думала, встречаясь с той картиной, музыкой, книгой, вообще, как жила в том «пространстве». Все увиденное мною через десятилетия — связующая нить.

И эта связь глубже. Читаю Глеба Успенского и пытаюсь представить на фоне жизни, изображенной им, своих дедушку и бабушку тоже в молодости. Будто о них написано — они из той же среднероссийской полосы. И чувствую свою близость к героям не только Успенского, а всех классиков, кто писал в то далекое время. Удивительно, что ничего этого не испытываю, когда о той эпохе читаю книгу, написанную нашим современником. Не потому, наверное, что изображение неправдиво, — документальность бывает поразительная. Просто знаю: это сочинено человеком, который прошлое не видел своими глазами. Моя предвзятость тормозит воображение, чувства.

После долгой разлуки побывал в родной станице. Нет уже мамы. Не стало покосившейся хаты с камышовой крышей и тёплым уютом. На её месте встал построенный кем-то особняк из красного кирпича, он безразлично смотрит холодными окнами на прохожего.

Но каждое дерево на улице, каждый кустик напоминают о маме. Здесь она когда-то проходила. И видится она из голубеющей дали молодой и красивой. С болью до слез чувствую, как многое не успел сказать маме при ее жизни, и теперь сожалею об этом...

ЖИВАЯ ДУША СТОЛА

Сижу за столом в материнской хате, за которым не писал почти двадцать лет. А когда-то за ним готовил уроки каждый день — с первого по десятый класс.

Стол шатается, скрипит, ходит ходуном, и поправить его нельзя: тронь — совсем развалится. Но сознание, что за ним когда-то сидели отец, дядья, тетки, все, кто перебывал в этой хате, придает этому столу невообразимую ценность. Сколько интересного мог бы рассказать этот хрупкий стол, сколько человеческих судеб он видел! Собиралась родня отметить торжество, и столешница покрывалась белой скатертью. За ним провожали мужчин на войну и оплакивали не вернувшихся с нее.

Зайдешь в иной дом — вся мебель магазинная, все блестит, сверкает, на стенах тоже все магазинное. И чувствуешь, чего-то не хватает. Нет в современной мебели человеческой души, она какая-то холодная.

КОГДА ВСЕ РАДОВАЛИСЬ

Не идиллия далёкого детства. Так было. На улицу, где мы жили, к кому-нибудь приходил из армии сын, приезжал долгожданный гость, и это было событием для всех, не только для родственников. Посмотреть на гостя, посидеть с ним за бедным, но гостеприимным столом приглашали всех соседей. И столько неподдельной, искренней радости было на лицах людей! Приезжали к нам мамины братья, жившие в городе, но выросшие в станичной хате, и мама шла «кликать» соседей. Приезжали к ним — спешили они.

Сейчас материально люди живут — нельзя сравнить с тем временем. Что ни дом, то кирпичный. Но всмотрелся я в некоторые «дворцы», и показались они мне недоступными крепостями. Живут в них хозяева обособленно и зло. И уже не идут они звать соседей при «событии». Они выставляют напоказ роскошь, завидуют, если у одного «дворец» оказался на полметра выше. На метр — уже трагедия.

 

Источник: Иванов Анатолий. Колоски : рассказы. – Ленинградская, 2007. – 180 с.