Приближается 23 февраля, и скоро мы будем поздравлять всех мужчин с Днём защитников Отечества. Всех — и мальчишек, и молодёжь, и мужчин в возрасте. Кто-то из них, возможно, участвовал в войнах или в военных операциях и конфликтах.
А каким, по-вашему, должен быть защитник своего Отечества? Богатырём, наподобие Ильи Муромца? Спецназовцем в полной экипировке с автоматом наперевес? Или, не дай бог, железным Терминатором?
А, может быть, настоящий защитник Отечества — простой сосед дядя Ваня, который уйдёт воевать за Родину, взяв вещмешок, и обнимет на прощание жену и детей. Сколько их, таких простых русских мужчин, осталось на полях сражений, остановив врагов — от древнерусских витязей до пехотинцев Великой Отечественной войны. А другие вернулись, не требуя наград, поражая своей скромностью, немногословностью, и восстановили лежащую в руинах страну, выполнили классический «минимум» мужского предназначения — дом, сын, дерево. И городов было построено немерено, и поднялись рощи, и сыновья выросли, готовые снова выполнить свой воинский долг. А настоящие герои так и ушли в вечность, без особых почестей и славословий, не бряцая наградами, надевая их лишь раз в году, когда в День Победы рвалось сердце, вспоминая погибших друзей-однополчан.
О таком скромном человеке, истинном защитнике своего Отечества, рассказал в своём очерке каневской краевед Николай Фёдорович Лемиш.
ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ
РЯДОВОЙ
В 2005 году ушла из жизни моя самая меньшая тётя Анна Алексеевна. Она прожила долгую и
трудную жизнь, не успев перешагнуть 90-летие. Как многие представители её
поколения, она пережила голодомор, тяжкое военное лихолетье, нелёгкое послевоенное
восстановление сельского хозяйства. Трудовая деятельность её началась в 15 лет,
а раннее взросление было тогда весьма характерным для молодых людей.
В июне 1941 года она должна была выйти замуж, и уже было пошито подвенечное платье. Но все жизненные планы разрушила война. В первые дни её жениха призвали в армию. Потом пришла похоронка. И осталась тётя не то невестой, не то вдовой. Но Анна Алексеевна долгие годы не верила в случившееся и ждала своего суженого домой.
В середине 50-х годов она связала свою судьбу с вдовым мужчиной, старше её на 11 лет. Так наша семья познакомилась с фронтовиком Гавриилом Фёдоровичем Новиковым. Это был удивительно добрый, глубоко порядочный, а вместе с тем мужественный человек, «оттрубивший» в звании рядового всю Великую Отечественную войну, от первого и до последнего дня. Он подкупал простотой, добродушием. И мне, мальчишке, росшему без отца, он оказался очень близок.
Его очень уважала моя мама, почувствовав в нём опору и советчика в трудных жизненных ситуациях. Она звала его уважительно — Фёдоровичем, почитала его, как брата.
Для нашей семьи, в которой не было крепкого мужского плеча, он становился, при необходимости, надёжной опорой.
У дяди Гавриила была очень востребованная во все времена профессия строителя. В те трудные годы это много значило. Удивительный набор специальностей: каменщик, плотник, печник, кровельщик, столяр, плиточник, штукатур. Как мне тогда казалось, он мог делать всё.
В новой семье у него быстро наладились связи с нашей роднёй. И если у кого-то из родственников затевалась стройка, дядя Гавриил был уже там. Очень открытый, он помогал и словом и делом всем нуждающимся, даже и незнакомым людям. Были у него и свои родственники в станицах Каневской и Придорожной. Он не обижал вниманием и их.
Как многие представители поколения фронтовиков, привыкшие к «фронтовым» ста граммам, любил выпить, любил компании. Но, как говорится, ума не пропивал.
Тётя с дядей жили на соседней улице. И я при каждом удобном случае бывал у них. Там меня всегда ждал гостинец, так как в череде многочисленных племянников я был самым меньшим.
Хотя у дяди не было своих детей, но он детей лю6ил. Мой отец развёлся с мамой, завёл новую семью. И я, лишённый отцовской ласки, невообразимо завидовал моим друзьям, у которых были отцы.
Были
они с разными характерами, интеллектом, устремлениями. Но их объединяло
фронтовое братство.
Нас не допускали до мужских компаний. Но, подвыпив, «батькы», как мы их уважительно звали, теряли бдительность. А мы были «тут как тут», и во все уши слушали их рассказы о войне. Надо отдать должное — они были скупы на подробности. Не хвастаясь и не бравируя, часто делились пережитым, горечью потерь фронтовых товарищей, своих близких.
Затаив дыхание, мы слушали и слушали живых свидетелей. Спасибо им, труженикам войны: Алексею Фёдоровичу Литвиненко, Михаилу Васильевичу Чинарёву, Ивану Алексеевичу Прихожанову, Михаилу Михайловичу Романчеву и дедушке всех мальчишек моей улицы — Ивану Михайловичу Редькину. Всем и вечная память. А ещё — мудрому и уважаемому дедушке Акиму Петровичу Шемету, проведшему целых четыре войны.
Своим трудолюбием, мудростью, жизненным опытом и ратным подвигом они служили для нас примером, незримо формировали наше мировоззрение, учили жизни. Это благодаря им и тысячам их фронтовых соратников моё поколение было и останется поколением патриотов своей Родины.
Для меня уже в те годы определилась жизненная стезя — тяга к истории, литературе. Полагаю, что тема войны проходит в моём творчестве своеобразной «красной нитью». Именно Гавриил Фёдорович в годы моего позднего детства и ранней юности окончательно заполнил образовавшийся в моей душе вакуум из-за отсутствия рядом отца-фронтовика.
Представляю, как трудно было жить молодым людям старше меня на 5-10 лет. Их-то отцы вообще не вернулись с войны. Ещё в детстве бросалось в глаза, что на свадьбах и других мероприятиях в различных родственных кругах так мало мужчин зрелого и среднего возраста. Сплошь и рядом — одни вдовы.
Тёте моей повезло — её вдовство закончилось, и в ней проснулась жизненная энергия. Весьма умелая и деловитая, она окунулась в кипучую деятельность. Их с Гавриилом Фёдоровичем взгляды теперь были прикованы к изрядно обветшавшему дому, построенному в самом начале ХХ века ещё моим дедом Алексеем Ивановичем Телятником.
Все оценки в отношении хаты, долгие годы пребывавшей без мужской руки, носили неутешительный характер. Семейный совет под предводительством моей мамы — как старшей сестры — решил старое строение разобрать, а на его месте поставить на фундаменте домик на три окна. Благо, некоторые возможности для этого были. Гавриил Фёдорович работал в какой-то строительной организации, не отказавшейся помочь строительными материалами, бывшими в то время в большом дефиците.
Решение было принято, и стройка закипела. Это было в 1959 году. И хотя в те времена выходным было только воскресенье, стройка кипела от присутствия родственников, друзей и сослуживцев дяди. Не были обойдены вниманием и светлые летние вечера. Да, собственно, все люди, которым Фёдорович помогал, считали своим долгом отблагодарить, как тогда говорили, — своим трудом. Особенно ценился труд женщин, умевших «гладить», то есть штукатурить саманные стены, выводить углы и оконные откосы. Этим ремеслом владели моя мама, две родные и две двоюродные тёти. Недостатка в мастерицах не было. А тётушка Анна, которую все звали Галей, определённая выдумщица, выполнила на фундаменте лепнину в виде цветов.
Домик получился на славу. Крепкий, добротный, он радовал глаз и стал отрадой пожилым уже людям. Дело в том, что в образовавшейся семье осталась жить в новом доме моя самая старшая тётя, потерявшая в 1933 году в голодомор мужа и троих детей. Люди тогда, особенно близкие, очень уважали друг друга.
Уже давно нет никого из хозяев домика, а он стоит крепкий, не давший трещин. И живут в нём хорошие люди, знавшие и помогавшие семье моей тёти. Помню домик совсем новый, построенный с участием умелых рук и под руководством Гавриила Фёдоровича: свежевыбеленные стены, запах краски. Было это в 1960 году. Помню дорогой тогда подарок — патефон, подаренный мне «на вэчерю» в рождественский сочельник в том же году.
Памятью умелым рукам бывшего солдата Отечественной стал не только этот дом, но и другие объекты, дома у родственников. Гавриил Фёдорович рассказывал, что в 1960 году первым его объектом — как бригадира комплексной бригады в только что созданной межколхозной строительной организации — стало, теперь уже старое, здание райгаза по улице Горького. Ныне там находятся районные тепловые сети. Строить его пришлось в зиму, а весной 1961 года контора «Райгаз» уже начала работать.
Бригада Новикова строила и другие социальные объекты. Один из них — здание школы №1 по улице Горького. Мирная жизнь фронтовика означена многими вехами. Это жилые дома, клубы, общежития ферм, зернохранилища. Однажды избрав гуманную профессию строителя — ещё в 20-е годы прошлого века, в годы НЭПа, он так и остался верен ей всю жизнь.
Жаль, что по молодости я не перелистал все страницы биографии Гавриила Фёдоровича. Но того, что я узнал, с лихвой хватит более чем на одну жизнь.
Однажды его жизнь чуть не оборвалась при весьма необычных обстоятельствах. В 1935 году строительная бригада, где молодой Новиков был уже бригадиром, строила в одном из районов нашего края здание госучреждения. Стройки такого плана были на контроле не только у местных органов, но и у Северо-Кавказского крайкома партии. Представители органов не были редкими гостями на стройке. А ещё появлялся начальник районного НКВД в чине капитана — человек неприятный, жёлчный и подозрительный.
И надо было случиться, что при рытье траншеи под коммуникации рабочие выкопали завёрнутый в просмолённую мешковину оббитый железом ящик. Двое рабочих подняли его на земляной отвал. Солидность ящика не вызывала сомнений, что в нём сокрыто что-то значительное. Кто-то произнёс: «Клад нашли». Через минуту вокруг ящика собралась группа людей, среди которых оказались и прохожие.
Все загалдели, и один из землекопов уже ухватился за гвоздодёр.
Как рассказывал Гавриил Фёдорович, что-то толкнуло его остановить желающих вскрыть ящик. Он убрал от ящика всех любопытных, оставив охрану из двух рабочих. Тут же был послан в милицию посыльный на бричке, прикомандированный к стройке. Постепенно большая часть людей разошлась по своим местам, и только двое, назначенные охранять, молча курили у ящика.
Ждали прибытия начальства. Но вскоре показался экипаж уже известного начальника НКВД, именуемый бедаркой. Бросив поводья, начальник кинулся к ящику. Всё происходившее потом завертелось, как в калейдоскопе. Посмотрев на ящик, тот, враз сорвавшимся голосом, приказал открывать. Когда отодвинулась крышка, взору собравшихся рабочих предстала такая картина, что все единодушно ахнули. В ящике лежали золотые монеты и драгоценности, заполнявшие его доверху.
Тут среди немой тишины раздался неприятный голос капитана: «Всем на десять шагов назад. Перестреляю!» Люди отпрянули от нацеленного маузера. Капитан приказал двоим дежурным закрыть ящик и погрузить на бедарку. Вскочив на неё, «энкавэдэшник» погнал лошадь галопом. Когда растаял пыльный след, пожилой плотник, работавший в бригаде, подошёл к бригадиру: «Ты, Гаврюшка, молодой, да дюже ранний, что запретил открывать ящик. Ты людей спас. Представляешь, что бы тут развёл этот упырь?!»
Грустно вздохнув, он продолжил: «Совсем неизвестно чем ещё это закончится». И как в воду глядел. Спустя полчаса приехали на телеге два милиционера. Выслушав рабочих, молча уехали. Были они обескуражены и подавлены. О находке поговорили до конца недели, на этом всё и закончилось. Работяги ещё и подсмеивались: «Може, нам какая благодарность положена?» Бесшабашный Игнашка, похлопав себя по тощему животу, просвечивавшему через ветхую рубаху, засмеялся: «Як шо мини, так хай дадуть тры аршина сатина на рубаху».
Все засмеялись, и только озабоченный пожилой плотник Терентьевич, сплюнув, произнёс: «Тьфу, дурень думкою богатеет. Как бы тебя, чудо, в форме робяты не упаковали в деревянный бушлат». Да, видно, прозорлив оказался бывалый мужчина. От случившегося у всех остался горький осадок.
Год с лишним минуло с убийства Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде, а вокруг уже витала подозрительность. Представители органов вели себя всё бесцеремоннее. В газетах много стали писать о вредительстве. Поэтому строители постарались обо всём забыть. Всё пошло в бригаде по старому руслу. Но последующие события напомнили, с неожиданной стороны.
В один из дней на стройку прикатила чёрная «эмка». Из неё вышли военные со «шпалами» в петлицах. Рабочие, вылупившие вначале глаза на диковинную машину, постарались исчезнуть. Следом прибыл представитель коммунтреста, курировавший стройку. Он был бледен и вытирал платком испарину с бритой головы. Все направились в артельную хибару, служившую убежищем для строителей. Наперечёт стали вызывать рабочих. Бригадира, естественно, первым. Приезжие расследовали обстоятельства находки. Их интересовали размеры ящика, сколько там было золота, куда увёз его начальник НКВД, и кто помогал ему грузить тот злополучный ящик.
Расспросы были, по крайней мере, странными и мало что дали, кроме описания угрозы маузером и скорого уезда капитана. Но чиновных лиц это не удовлетворило. На стройку прибыла новенькая полуторка с двумя милиционерами. В неё посадили бригадира Новикова и двоих рабочих, грузивших ящик. Так Гавриил Фёдорович попал в следственную тюрьму НКВД в Ростове.
Я пытался расспросить его о тюремных мытарствах, но Гавриил Фёдорович, прикурив от скуренной папиросы новую, замолчал вовсе. Спустя время, скупо пояснил, что того начальника НКВД (капитана, исчезнувшего с золотом) так и не нашли, но установили, что он бывший белый офицер и жил по чужим документам. Говорят, в голодовку он, гад, уйму людей сгубил. На мой вопрос, что же произошло дальше, Фёдорович сказал, что нашёлся там в тюрьме тоже гад-следователь, наподобие подлого капитана. Состряпал дело, что Фёдорович с тем подлецом заодно.
Заинтригованный рассказом, я хотел подробностей. Ответ был прост: «Это вам, молодым и зелёным, Хрущёв наплёл, что Сталин полстраны перестрелял. А с нами разобрались. Из Москвы приехал старший майор и разобрался. А тому прыщавому сосунку-следователю дали по шапке». На мой вопрос, были ли действительно вредители, он лаконично сказал: «Были. И, что главное, пролазили они в политотделы, на командные должности. Встречал я их в войну. В сорок первом они всплывали, как «кизяк в проруби». Встречались и откровенные дураки, наподобие того зелёного следователя. С ними проще. А вот хороших людей было несравненно больше».
Наверное, дядя Гавриил не рассказал бы о своих мытарствах, если бы не выкопали с ним в моём родительском дворе пустой чугунок, сооружая под летнюю кухню фундамент. Это и напомнило ему прошлое.
В 2005 году ушла из жизни моя самая меньшая тётя Анна Алексеевна. Она прожила долгую и
В июне 1941 года она должна была выйти замуж, и уже было пошито подвенечное платье. Но все жизненные планы разрушила война. В первые дни её жениха призвали в армию. Потом пришла похоронка. И осталась тётя не то невестой, не то вдовой. Но Анна Алексеевна долгие годы не верила в случившееся и ждала своего суженого домой.
В середине 50-х годов она связала свою судьбу с вдовым мужчиной, старше её на 11 лет. Так наша семья познакомилась с фронтовиком Гавриилом Фёдоровичем Новиковым. Это был удивительно добрый, глубоко порядочный, а вместе с тем мужественный человек, «оттрубивший» в звании рядового всю Великую Отечественную войну, от первого и до последнего дня. Он подкупал простотой, добродушием. И мне, мальчишке, росшему без отца, он оказался очень близок.
Его очень уважала моя мама, почувствовав в нём опору и советчика в трудных жизненных ситуациях. Она звала его уважительно — Фёдоровичем, почитала его, как брата.
Для нашей семьи, в которой не было крепкого мужского плеча, он становился, при необходимости, надёжной опорой.
У дяди Гавриила была очень востребованная во все времена профессия строителя. В те трудные годы это много значило. Удивительный набор специальностей: каменщик, плотник, печник, кровельщик, столяр, плиточник, штукатур. Как мне тогда казалось, он мог делать всё.
В новой семье у него быстро наладились связи с нашей роднёй. И если у кого-то из родственников затевалась стройка, дядя Гавриил был уже там. Очень открытый, он помогал и словом и делом всем нуждающимся, даже и незнакомым людям. Были у него и свои родственники в станицах Каневской и Придорожной. Он не обижал вниманием и их.
Как многие представители поколения фронтовиков, привыкшие к «фронтовым» ста граммам, любил выпить, любил компании. Но, как говорится, ума не пропивал.
Тётя с дядей жили на соседней улице. И я при каждом удобном случае бывал у них. Там меня всегда ждал гостинец, так как в череде многочисленных племянников я был самым меньшим.
Хотя у дяди не было своих детей, но он детей лю6ил. Мой отец развёлся с мамой, завёл новую семью. И я, лишённый отцовской ласки, невообразимо завидовал моим друзьям, у которых были отцы.
Нас не допускали до мужских компаний. Но, подвыпив, «батькы», как мы их уважительно звали, теряли бдительность. А мы были «тут как тут», и во все уши слушали их рассказы о войне. Надо отдать должное — они были скупы на подробности. Не хвастаясь и не бравируя, часто делились пережитым, горечью потерь фронтовых товарищей, своих близких.
Затаив дыхание, мы слушали и слушали живых свидетелей. Спасибо им, труженикам войны: Алексею Фёдоровичу Литвиненко, Михаилу Васильевичу Чинарёву, Ивану Алексеевичу Прихожанову, Михаилу Михайловичу Романчеву и дедушке всех мальчишек моей улицы — Ивану Михайловичу Редькину. Всем и вечная память. А ещё — мудрому и уважаемому дедушке Акиму Петровичу Шемету, проведшему целых четыре войны.
Своим трудолюбием, мудростью, жизненным опытом и ратным подвигом они служили для нас примером, незримо формировали наше мировоззрение, учили жизни. Это благодаря им и тысячам их фронтовых соратников моё поколение было и останется поколением патриотов своей Родины.
Для меня уже в те годы определилась жизненная стезя — тяга к истории, литературе. Полагаю, что тема войны проходит в моём творчестве своеобразной «красной нитью». Именно Гавриил Фёдорович в годы моего позднего детства и ранней юности окончательно заполнил образовавшийся в моей душе вакуум из-за отсутствия рядом отца-фронтовика.
Представляю, как трудно было жить молодым людям старше меня на 5-10 лет. Их-то отцы вообще не вернулись с войны. Ещё в детстве бросалось в глаза, что на свадьбах и других мероприятиях в различных родственных кругах так мало мужчин зрелого и среднего возраста. Сплошь и рядом — одни вдовы.
Тёте моей повезло — её вдовство закончилось, и в ней проснулась жизненная энергия. Весьма умелая и деловитая, она окунулась в кипучую деятельность. Их с Гавриилом Фёдоровичем взгляды теперь были прикованы к изрядно обветшавшему дому, построенному в самом начале ХХ века ещё моим дедом Алексеем Ивановичем Телятником.
Все оценки в отношении хаты, долгие годы пребывавшей без мужской руки, носили неутешительный характер. Семейный совет под предводительством моей мамы — как старшей сестры — решил старое строение разобрать, а на его месте поставить на фундаменте домик на три окна. Благо, некоторые возможности для этого были. Гавриил Фёдорович работал в какой-то строительной организации, не отказавшейся помочь строительными материалами, бывшими в то время в большом дефиците.
Решение было принято, и стройка закипела. Это было в 1959 году. И хотя в те времена выходным было только воскресенье, стройка кипела от присутствия родственников, друзей и сослуживцев дяди. Не были обойдены вниманием и светлые летние вечера. Да, собственно, все люди, которым Фёдорович помогал, считали своим долгом отблагодарить, как тогда говорили, — своим трудом. Особенно ценился труд женщин, умевших «гладить», то есть штукатурить саманные стены, выводить углы и оконные откосы. Этим ремеслом владели моя мама, две родные и две двоюродные тёти. Недостатка в мастерицах не было. А тётушка Анна, которую все звали Галей, определённая выдумщица, выполнила на фундаменте лепнину в виде цветов.
Домик получился на славу. Крепкий, добротный, он радовал глаз и стал отрадой пожилым уже людям. Дело в том, что в образовавшейся семье осталась жить в новом доме моя самая старшая тётя, потерявшая в 1933 году в голодомор мужа и троих детей. Люди тогда, особенно близкие, очень уважали друг друга.
Уже давно нет никого из хозяев домика, а он стоит крепкий, не давший трещин. И живут в нём хорошие люди, знавшие и помогавшие семье моей тёти. Помню домик совсем новый, построенный с участием умелых рук и под руководством Гавриила Фёдоровича: свежевыбеленные стены, запах краски. Было это в 1960 году. Помню дорогой тогда подарок — патефон, подаренный мне «на вэчерю» в рождественский сочельник в том же году.
Памятью умелым рукам бывшего солдата Отечественной стал не только этот дом, но и другие объекты, дома у родственников. Гавриил Фёдорович рассказывал, что в 1960 году первым его объектом — как бригадира комплексной бригады в только что созданной межколхозной строительной организации — стало, теперь уже старое, здание райгаза по улице Горького. Ныне там находятся районные тепловые сети. Строить его пришлось в зиму, а весной 1961 года контора «Райгаз» уже начала работать.
Бригада Новикова строила и другие социальные объекты. Один из них — здание школы №1 по улице Горького. Мирная жизнь фронтовика означена многими вехами. Это жилые дома, клубы, общежития ферм, зернохранилища. Однажды избрав гуманную профессию строителя — ещё в 20-е годы прошлого века, в годы НЭПа, он так и остался верен ей всю жизнь.
Жаль, что по молодости я не перелистал все страницы биографии Гавриила Фёдоровича. Но того, что я узнал, с лихвой хватит более чем на одну жизнь.
Однажды его жизнь чуть не оборвалась при весьма необычных обстоятельствах. В 1935 году строительная бригада, где молодой Новиков был уже бригадиром, строила в одном из районов нашего края здание госучреждения. Стройки такого плана были на контроле не только у местных органов, но и у Северо-Кавказского крайкома партии. Представители органов не были редкими гостями на стройке. А ещё появлялся начальник районного НКВД в чине капитана — человек неприятный, жёлчный и подозрительный.
И надо было случиться, что при рытье траншеи под коммуникации рабочие выкопали завёрнутый в просмолённую мешковину оббитый железом ящик. Двое рабочих подняли его на земляной отвал. Солидность ящика не вызывала сомнений, что в нём сокрыто что-то значительное. Кто-то произнёс: «Клад нашли». Через минуту вокруг ящика собралась группа людей, среди которых оказались и прохожие.
Все загалдели, и один из землекопов уже ухватился за гвоздодёр.
Как рассказывал Гавриил Фёдорович, что-то толкнуло его остановить желающих вскрыть ящик. Он убрал от ящика всех любопытных, оставив охрану из двух рабочих. Тут же был послан в милицию посыльный на бричке, прикомандированный к стройке. Постепенно большая часть людей разошлась по своим местам, и только двое, назначенные охранять, молча курили у ящика.
Ждали прибытия начальства. Но вскоре показался экипаж уже известного начальника НКВД, именуемый бедаркой. Бросив поводья, начальник кинулся к ящику. Всё происходившее потом завертелось, как в калейдоскопе. Посмотрев на ящик, тот, враз сорвавшимся голосом, приказал открывать. Когда отодвинулась крышка, взору собравшихся рабочих предстала такая картина, что все единодушно ахнули. В ящике лежали золотые монеты и драгоценности, заполнявшие его доверху.
Тут среди немой тишины раздался неприятный голос капитана: «Всем на десять шагов назад. Перестреляю!» Люди отпрянули от нацеленного маузера. Капитан приказал двоим дежурным закрыть ящик и погрузить на бедарку. Вскочив на неё, «энкавэдэшник» погнал лошадь галопом. Когда растаял пыльный след, пожилой плотник, работавший в бригаде, подошёл к бригадиру: «Ты, Гаврюшка, молодой, да дюже ранний, что запретил открывать ящик. Ты людей спас. Представляешь, что бы тут развёл этот упырь?!»
Грустно вздохнув, он продолжил: «Совсем неизвестно чем ещё это закончится». И как в воду глядел. Спустя полчаса приехали на телеге два милиционера. Выслушав рабочих, молча уехали. Были они обескуражены и подавлены. О находке поговорили до конца недели, на этом всё и закончилось. Работяги ещё и подсмеивались: «Може, нам какая благодарность положена?» Бесшабашный Игнашка, похлопав себя по тощему животу, просвечивавшему через ветхую рубаху, засмеялся: «Як шо мини, так хай дадуть тры аршина сатина на рубаху».
Все засмеялись, и только озабоченный пожилой плотник Терентьевич, сплюнув, произнёс: «Тьфу, дурень думкою богатеет. Как бы тебя, чудо, в форме робяты не упаковали в деревянный бушлат». Да, видно, прозорлив оказался бывалый мужчина. От случившегося у всех остался горький осадок.
Год с лишним минуло с убийства Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде, а вокруг уже витала подозрительность. Представители органов вели себя всё бесцеремоннее. В газетах много стали писать о вредительстве. Поэтому строители постарались обо всём забыть. Всё пошло в бригаде по старому руслу. Но последующие события напомнили, с неожиданной стороны.
В один из дней на стройку прикатила чёрная «эмка». Из неё вышли военные со «шпалами» в петлицах. Рабочие, вылупившие вначале глаза на диковинную машину, постарались исчезнуть. Следом прибыл представитель коммунтреста, курировавший стройку. Он был бледен и вытирал платком испарину с бритой головы. Все направились в артельную хибару, служившую убежищем для строителей. Наперечёт стали вызывать рабочих. Бригадира, естественно, первым. Приезжие расследовали обстоятельства находки. Их интересовали размеры ящика, сколько там было золота, куда увёз его начальник НКВД, и кто помогал ему грузить тот злополучный ящик.
Расспросы были, по крайней мере, странными и мало что дали, кроме описания угрозы маузером и скорого уезда капитана. Но чиновных лиц это не удовлетворило. На стройку прибыла новенькая полуторка с двумя милиционерами. В неё посадили бригадира Новикова и двоих рабочих, грузивших ящик. Так Гавриил Фёдорович попал в следственную тюрьму НКВД в Ростове.
Я пытался расспросить его о тюремных мытарствах, но Гавриил Фёдорович, прикурив от скуренной папиросы новую, замолчал вовсе. Спустя время, скупо пояснил, что того начальника НКВД (капитана, исчезнувшего с золотом) так и не нашли, но установили, что он бывший белый офицер и жил по чужим документам. Говорят, в голодовку он, гад, уйму людей сгубил. На мой вопрос, что же произошло дальше, Фёдорович сказал, что нашёлся там в тюрьме тоже гад-следователь, наподобие подлого капитана. Состряпал дело, что Фёдорович с тем подлецом заодно.
Заинтригованный рассказом, я хотел подробностей. Ответ был прост: «Это вам, молодым и зелёным, Хрущёв наплёл, что Сталин полстраны перестрелял. А с нами разобрались. Из Москвы приехал старший майор и разобрался. А тому прыщавому сосунку-следователю дали по шапке». На мой вопрос, были ли действительно вредители, он лаконично сказал: «Были. И, что главное, пролазили они в политотделы, на командные должности. Встречал я их в войну. В сорок первом они всплывали, как «кизяк в проруби». Встречались и откровенные дураки, наподобие того зелёного следователя. С ними проще. А вот хороших людей было несравненно больше».
Наверное, дядя Гавриил не рассказал бы о своих мытарствах, если бы не выкопали с ним в моём родительском дворе пустой чугунок, сооружая под летнюю кухню фундамент. Это и напомнило ему прошлое.
Продолжение следует....
Публикуется с личного разрешения автора.
Фото взяты из архива автора и открытых источников Интернета
Комментариев нет:
Отправить комментарий