Великой войны рядовой (продолжение)

 Лемиш Н. Ф.

Впрочем, всё по порядку. В 1970 году я ра­ботал и учился, и уже два года встречался со своей будущей женой. На сей раз тётушка Анна Алексеевна выступила с инициативой постройки небольшого домика в дедовском дворе для моей будущей семьи. Дядя Гавриил, шедший «в фарватере» своей супруги, изъявил желание «помочь трудом». Родственники тоже не оказались в стороне. Не успел я вернуться с учебной сессии, как стройка уже кипела, хотя и пришлось разобрать пристройку к дедовскому большому дому, в котором мы жили.
К тому времени дядя Гавриил был уже на пенсии, и ничто ему не мешало посвятить себя, как он шутил, комсомольской стройке. Все ём­кие работы делали «гуртом», а нам оставалась тонкая кропотливая работа. И поныне, по про­шествии 40 лет, я утверждаю, что ничто так не сближает людей, как совместный труд. Все вы­ходные дни и моё свободное от работы время мы проводили вместе. Дядя делал, я помогал и одновременно учился. Учился устанавливать стропила, настилать полы, подбивать потолки, навешивать ставни.
Я был молод, полон энергии, и мне казалось, что дядя работает медленно. А присмотрев­шись, поразился его глазомеру, точности. Он никогда не торопился и не ошибался. У него всё точно сходилось и пригонялось. Он умел делать абсолютно всё: от фундамента и крыши до печки. Умел делать рамы и двери, и даже мебель. О, как мне потом пригодились в жиз­ни его уроки!
Он, кроме всего, умел выращивать виноград, ухаживать за садом, делать вино, резать свиней и баранов и многое другое. В моём поня­тии, это был настоящий хозяин.
Как многие из моего раннего послевоен­ного поколения, я был помешан на военной романтике. Война на самом деле была чем-то иным, и отличалась от моих юношеских воззрений. Теперь я понимаю, что иногда был излишне назойлив. Гавриил Фёдорович был удивительно скромным и малоразговорчи­вым. Когда я сильно приставал с вопросами о войне, он просто отшучивался.
Обычно, закончив потемну работу, мы вме­сте ужинали. Моя мама накрывала на стол и наливала Фёдоровичу рюмочку водки, а то и вторую. Вот тут наступал мой звёздный час. Уже небо расцвечивалось звёздами, а мы всё сидели, ведя неспешный разговор. Склоняя уже седую свою голову перед памятью многих и многих ветеранов Отечественной, я возьму на себя смелость робко упрекнуть их в од­ном —  в скромности. Почему мы, дети ваши, так мало о вас знаем, дорогие?! Когда Гаври­ил Фёдорович вспоминал о пережитом и вы­страданном, я слушал и слушал. Жалею, что с годами часть забылось. Но всё же многое па­мять хранит и поныне...
В 1941 году, по-моему, весною, призвали дядю Гавриила из запаса в сапёрно-строительную часть на Западную границу. Строили укрепления, капониры, другие военные соору­жения. Бытовало мнение, что войны не будет, немец на нас не нападёт, а если что  —  воевать мы будем на вражеской территории. На самом деле, обстановка была тревожная. Немцы не раз нарушали границу, перелетали её и само­лёты. Но офицеры и политруки успокаивали солдат.
Доходило до того, что в мае забрали часть пушек с укреплений в арсенал  —  как бы на до­работку и обслуживание, заменяли старые снаряды на новые. Потом оказалось, что пуш­ки, привезённые в канун войны, неисправны, а снаряды к ним не подходят (а ведь подобное я уже знал от директора вечерней школы Ми­трофана Ивановича Колесникова, проводив­шего у нас уроки истории. Он тоже встретил войну батальонным политруком под Брестом).
О первых днях войны Гавриил Фёдорович не мог рассказывать спокойно. Так много в его словах

было горечи и разочарования! Он по­лагал, что в Особом Западном Белорусском военном округе были неприкрытое предатель­ство и преступная халатность. Все приведён­ные им аргументы говорили об этом. Ведь чем объяснить описанные манипуляции с пушками и снарядами, а так же то, что офицеров перед началом войны стали массово отправлять в отпуска? Почему на аэродромах была ужасная скученность самолётов? В ночь на 22 июня 1941 года внезапно исчезла связь. Ну, те­лефонная —  понятно, а как оказались повреж­дены полковые и дивизионные радиостанции?  Собственно, многие жители могут сказать, что это уже давно известно, описано не один раз.
Но вы слышали бы боль, звучавшую в рас­сказе рядового страшной войны, испытавшего в полной мере ужас её первых дней, хаос и го­речь отступления от Западной границы в июне 41-го, бесчинства немецкой авиации, танковых клиньев. Доставалось и сапёрным частям, ко­торым приходилось на пути отступления со­ветских войск, буквально под ногами у немцев, взрывать мосты и переправы.
Помню, как он рассказывал о неудачном взрыве моста через реку Березину. Там безрезультатно погибла сапёрная группа. Мост до­бивали тихоходные наши бомбардировщики, без прикрытия истребителей. Как говорил Гав­риил Фёдорович, их погиб там десяток, а бом­бы сбросил только один. Потом я увидел это побоище в кинофильме «Живые и мёртвые», снятом по роману К. Симонова.
С болью в голосе рассказывал старый сол­дат, как в Западной Белоруссии в глухих ме­стах остались огромные склады с продоволь­ствием, вещевым имуществом, кавалерийским снаряжением. Отступающие советские войска так и не успели их уничтожить (их подожгли, но сильный ливень потушил пожар). Скорее всего, склады достались немцам.
В 1982 году на профсоюзных курсах в Ана­пе я познакомился с офицером-фронтовиком из Новороссийска. Он рассказал, что в глухих лесах именно Западной Белоруссии их курсантская рота из десантного училища в глухом немецком тылу вынуждена была уничтожить огромные деревянные склады. Группа была сброшена на парашютах в конце ноября 1941 года. С болью в голосе фронтовик перечислял, сколько там было добротного офицерского обмундирования, тысячи хромовых сапог, ши­нелей. А солдатского обмундирования —  без счёта. Там были галеты, сало, консервы. А ещё - тысячи кавалерийских сёдел и разного добра. Как и дядя Гавриил, мой новый знакомый Па­вел Егорович возмущался, что перед войной люди отказывали себе во многом, но чтобы ар­мия была бы накормлена, обута и одета.
Хромовые сапоги были мечтой... Каждый склад был длиною за 100 метров, а внутри смело разъезжались две брички. И было их до двух десятков, складов. Задача была одна: уничтожить любыми методами. В складах ещё оставалась охрана. И две конные брички. Ездовых с продуктами и тёплой одеждой от­правили с осторожностью на поиски деревни. Нашли одну. Жители, старики да женщины, были рады. Остальное всё сожгли и взорвали.
Помню рассказ дяди Гавриила, как немцы оперативно захватили заранее разведанные склады с вооружением. Последствия этой беды наши солдаты ощущали на себе, идя в бой с одной винтовкой на трёх бойцов.
Страшное, тяжёлое время. Наша страна толь­ко училась воевать. Дядя не раз подчёркивал, что перед вой­ной к армии примазалось немало разных бес­честных людей в погоне за щедрым пайковым и денежным довольствием. Отсюда не только трусость, но и предательство. Но всё выносил на своих плечах советский солдат.

Особенно доставалось сапёрам. Ведь приходилось не только взрывать, но и восстанав­ливать мосты и переправы, оборудовать долго­временные оборонительные точки, блиндажи. Им, безвестным труженикам войны, досталась работа в снег и дождь, порой по шею в ледяной воде, да ещё под вражеским обстре­лом. Не раз приходилось идти в атаку с вин­товкой в продуваемой ветрами шинелишке. Попадали сапёры и в окружение, и тогда голод надолго становился им спутником. Никогда не забуду, как Гавриил Фёдорович рассказывал, что во время атаки отогревал мёрзлый кочан капусты за пазухой  —  очень уж хотелось есть. А ещё доставала солдатская обувь 41-го и 42-го военных лет: ботинки с обмотками — не совсем удобная вещь в холод и распутицу. Но страна на пределе своих сил отдавала армии последнее, будучи голодной и раздетой.
На втором году войны попал сапёр Новиков в железнодорожные войска. В специальные воинские подразделения, задача которых - охрана железных дорог, а так же их ремонт и содержание. Но там было не легче, чем на переднем крае. Нередко к фронтовой полосе приходилось прокладывать железнодорожные пути. Сказать просто. А ведь это насыпь, шпа­лы, рельсы, железнодорожные стрелки и мно­гое другое. И всё для того, чтобы к фронту шли непрерывно эшелоны со снарядами, пушками, танками, живой силой.
В первые годы —  это изнурительный ручной труд. Рельсы рубили специальными ручными зубилами, а железнодорожный рельс —  он ведь тяжёл неимоверно и под силу только десятку солдат. А строительство мостов —  вообще из области нечеловеческих мук! Ведь деревянные сваи забивали тоже вручную, только к концу войны появилась кое-какая техника, облегчив­шая труд железнодорожников. Неимоверное страдание — стоять в ледяной воде, а сверху сыплется град осколков.
И не простывали... Это потом жестокий бог войны Молох, давший солдатам отсрочку, уже в мирное время стал собирать запоздалую дань в их рядах из-за неизлечимых ран и болезней.
Часто приходилось бросать работу и браться за оружие, отбиваясь от наседавших гитлеров­цев. Особенно досаждали диверсанты. Среди них было немало всякого сброда из предате­лей. Вооружённые до зубов, они не останавли­вались ни перед чем. Их цель одна: взорвать, уничтожить. И без того не хватало рельсов. Их везли из Сибири, Дальнего Востока — через всю страну (там в 42-ом разбирали маловажные железнодорожные линии). Ну, а с пойман­ными диверсантами не церемонились, было не до гуманности.
Очень значимы были железные дороги, осо­бенно в страшную распутицу. Какие астрономические массы военных грузов перевезли по ним! Исчислить невозможно. Иногда «желез­ка» буквально становилась дорогой жизни. В конце 1942-го фронтовая судьба, сделав очередной зигзаг, забросила солдата желез­нодорожных войск на Ленинградский фронт в направлении будущего прорыва блокады. Где-то впереди страдал и умирал от голода Ленинград.
К тому времени тонкой полоской забрез­жил просвет: в начале января 1943 года наши войска с Большой земли пробили узкую брешь через Шлиссельбург к осаждённому Ленинграду. На Большой земле тогда ещё не представляли в полной мере размера трагедии: голод унёс более 600 тысяч жизней го­рожан. Вот и было принято решение постро­ить в чрезвычайных фронтовых условиях на отбитой у немцев узкой полосе железную дорогу, известную как Шлиссельбургская трасса.
Проходила она в 3-5 км от позиций нем­цев, удерживавших кольцо окружения. На некоторых участках та, отбитая полоска даже просматривалась немцами в бинокли. Но эта дорога была для голодного города надеждой на спасение. Ведь Ладожская ле­дяная дорога, функционировавшая только зимой, не могла обеспечить потребности в топливе и продовольствии. Железная доро­га, пусть и такая, простреливаемая немцами, могла серьёзно разрешить, в первую очередь, продовольственную проблему. Её называли потом «железной дорогой жизни».
То, что пришлось испытать фронтовому са­пёру, оставившему за плечами полтора года войны и чудом уцелевшему, можно назвать вторым рождением. Ведь строили днём и ночью под огнём немецких батарей, не счита­ясь с потерями, немыслимыми страданиями таких же, как и Новиков, измученных и тоже уцелевших в мясорубке войны, сапёров.
Особо трудно было по ночам, но зато без­опаснее. Немцы палили, по сути, вслепую. Невероятно тяжело было строить бревенчатый мост через Неву. Его сооружали в три наката толстых брёвен. Сваи забивали в дно реки вручную, предварительно пробив полуме­тровый слой льда. Сапёрам помогали жен­щины — худые, истощённые и измождённые.
Мне недавно попался документальный фильм о событиях того времени с кадра­ми кинохроники, засвидетельствовавшими строительство той самой Шлиссельбургской дороги. Тяжёлые кадры, без содрогания смо­треть невозможно. Ко всему ещё — зимние морозы. Они в ту пору под Ленинградом были лютыми. Однако ту железнодорожную ветку построили в небывалые сроки —  за две недели. Одних только железных костылей забили тысячи...

7 февраля 1943 года пустили первый поезд, доставивший первую партию продовольствия. Этим же поездом вывозили детей, больных и раненых из пока ещё находив­шегося в блокаде города. И хотя поезда шли, в основном, ночью, это уже была живая пуль­сирующая ниточка, связавшая блокадный город со страной, готовой отдать Ленингра­ду всё, что возможно. Сразу был существенно увеличен бло­кадный паёк. В рационе блокадников по­явилось мясо —  пусть немного, но это была жизнь. А детям привезли молоко и фрукты. Нельзя было без содрогания смотреть в не по-детски взрослые глаза. Им, страдальцам, пришлось вынести нечеловеческие муки на­равне со взрослыми.
Конечно, до полного прорыва блокады был ещё год. Но всё равно, Ленинград сражался и вышел победителем. Немецкий сапог так и не протопал парадным шагом по его улицам и площадям
А впереди —  1943 год, переломный в исто­рии Великой Отечественной. Под Сталинградом окружена и разбита 300-тысячная группировка немцев. Немецкий генерал фон Паулюс, ставший незадолго до этого фель­дмаршалом, сдался в плен.
43-й был трудным и сложным. Уже осво­бождена почти вся Кубань. Впереди —  Кур­ская битва, после которой немцы так и не смогут оправиться. Это уже было начало конца Гитлера. Фронт уходил всё дальше и дальше, а за ним уходили железнодорожные линии. За линиями шли железнодорожники. Каждый день приближал победу.
Отступающие немцы взрывали железно­дорожные пути, вокзалы, водокачки, остав­ляя после себя

выжженную землю. Теперь приходилось восстанавливать разрушенное путевое хозяйство. Особые проблемы созда­вали взорванные железнодорожные мосты. И без того тяжёлый непрерывный труд вновь стал тягчайшим испытанием. Но фронту по-прежнему нужны были танки, пушки, сна­ряды, автомобили, горючее (именно его тре­буется всё больше и больше). Поэтому вновь, невзирая на холод, снег и дождь, строятся мосты, восстанавливаются, а где и строятся новые, железнодорожные пути.
По потоку эшелонов, шедших непрерывно, железнодорожники предполагали, что наверняка готовится наступление. Они, конеч­но, напрямую не ощущали накала фронто­вых сражений, но, понимая важность своей работы, стремились, чтобы не было сбоев. Меж тем война откатывалась всё дальше и дальше. Большой радостью был выход наших войск на Государственную границу. Удру­чающая картина представала взору наших солдат на освобождённых территориях. Сго­ревшие сёла, разбомбленные города, взды­бленные железнодорожные пути. И вновь за войсками идут восстановленные железные дороги. Немцы отчаянно сопротивляются, следовательно, нужны вновь и вновь танки, пушки, снаряды. Уже освобождены Украина, Белоруссия, часть Прибалтики. Приближение к евро­пейским границам почувствовали, когда на подвижном составе стали менять колёсные пары. Ведь в Европе железнодорожная колея уже, чем в Советском Союзе.
Работа по замене колёс на локомотивах и вагонах - кропотливый и тяжёлый труд. Особой техники у железнодорожников не было, вся надежда - на железнодорожные домкраты. А сколько на длинном пути при­фронтовых дорог было уложено новых же­лезнодорожных шпал, башмаков, забито стальных костылей! Уже в 1944 году железнодорожное хозяй­ство страны функционировало без сбоев, поезда шли по расписанию. Даже литерные со­ставы не нарушали общий порядок движения.
Война уходила всё дальше и дальше, к гра­ницам Польши, Венгрии, Германии... Сколь­ко их, безвестных тружеников войны, как и солдат Новиков, приближали такую желан­ную, такую долгожданную Великую Победу?!
Одним из первых Гавриил Фёдорович по­лучил особый нагрудный знак «Отличник железнодорожных войск». Наград у рядового Новикова немного: медали «За отвагу», «За взятие Будапешта», «За победу над Герма­нией». А уже в мирное время грудь ветерана украсила медаль «За трудовую доблесть».
Встретил солдат свою победу в Германии. Ему было уже 40 лет, и по плану эта возрастная группа подлежала демобилизации. Его ждала мирная жизнь, в которой труд фрон­тового сапёра и железнодорожника тоже был востребован. Нужно было восстанавливать порушенное войной хозяйство.
Жаль, что я не в полной мере знаю боевой путь ветерана. А вот в мирной жизни некими вехами стали фотографии из семейного ар­хива ветерана, доставшиеся мне от тёти. На одной из них —  восстановление желез­нодорожного вокзала в городе Краснодаре. На другой, явно относящейся к середине 50-х, —  подъём вышки краевого телерадиоцентра. Масса фотографий уже в станице Каневской, где Гавриил Фёдорович в группе молодых строителей. Сцены разные, но это —  трудовая жизнь людей, создающих всё сво­ими руками.
Размеренная жизнь 50-х годов на фото­графиях сменяется сценами из 60-х  годов —  достаточно бурных, когда строились новые дороги, «хрущёвки», кинотеатры, клубы, Дворцы культуры.
Последние 10 лет Гавриил Фёдорович проработал в межколхозной строительной организации, воспитав целое поколение строителей. Так нужен был тогда молодым строителям опыт ветерана. До последнего Гавриил Фёдорович был бригадиром ком­плексной молодёжной бригады. Ушёл на пен­сию в 1970 году, когда ему было 65 лет.
Дядя Гавриил не дожил до 40-летия По­беды всего два года. За всё послевоенное время он неоднократно был награждён юби­лейными медалями и ценными подарками. Не забывали его и в родной организации. Будучи на пенсии, он много делал добра людям, заражал их верой в хорошее буду­щее, оптимизмом. Сам никогда не унывал. А тётю, которая уже была серьёзно больна, поддерживал своим плечом, вселял надеж­ду на выздоровление. И своего добился —  тётя поднялась.
Скромно и честно прожил жизнь Великой войны рядовой. Умер он в 1983 году в воз­расте 78 лет. Сказались фронтовые раны, ли­шения, тяжёлый труд. Он относился к тому поколению ветеранов, которые привыкли довольствоваться малым. Никогда ничего не просил, не требовал, не гордился достиже­ниями.
На старом кладбище станицы Каневской есть скромная могила труженика Великой Отечественной войны, ветерана, прово­евавшего с первого и до последнего её дня. Обуреваемый множеством чувств, стою у могилы солдата, чувствуя свою вину не только перед ним, но и многими ветерана­ми. Мне кажется, что по молодости, по сути дела, мы уделяли им мало внимания, не в полной мере отблагодарили их за безмер­ный подвиг.
Слёзы застилают глаза. И я, поклонившись, ухожу, чтобы прийти на могилу не только в праздники, но и когда тяжело на душе, чтобы услышать его бодрый голос: «Ничого, пырыжэвэм, на войни и ны такэ було».
Всё меньше и меньше остаётся людей, ра­ботавших с этим скромным тружеником. И всякий раз, встречаясь с памятью о Гаври­иле Фёдоровиче Новикове и склоняя голову над его могилой, я отдаю дань памяти всем солдатам Великой Отечественной, не дожив­шим до 70-летия Великой

Победы. 
 
 
 
 Публикуется с личного разрешения автора.

Фото  взяты из архива автора и открытых источников Интернета.